– Благого вечера, наследник. – А голос наводил на мысли о ножах, соскребающих древесную стружку.
Олеандр коротко кивнул. Поднялся и отступил к хижине. Замыслы по возвращению в дом отца рассыпались прахом. Отдать Рубина на растерзание Мирту он не посмел – не горел желанием узреть потом заколоченный гвоздями гроб, в котором заточили тело приятеля.
К прискорбию, Мирт порой ошибался. А во времена Эониума и вовсе совершил роковую оплошность: во всеуслышание заявил, что дочь Стального Шипа, Азалия, никогда не познает счастья материнства.
Невозможность родить дитя в клане дриад приравнивалась к невозможности выйти замуж. Желающих породниться с дочерью Эониума резко поубавилось. И Азалия рискнула всем. Нашла утешение в запретных объятиях океанида. Итог: отречение от рода и подавление чар, клеймение и изгнание.
Казалось бы, история закончилась. Но нет. Позже Эониум узнал, что заблудшая дочь породила двойняшек-вырожденцев.
Жизнь Мирта повисла на волоске. Стальной Шип приговорил его к казни через обезглавливание.
Не убил. Попросту не успел, потому как погиб раньше, чем Каладиум отсек седовласую голову от тела. И бразды правления пали в руки Антуриума, ярого противника насилия и смертной казни.
Поразительное стечение обстоятельств. Поразительное везение – ежели поразмыслить, Мирт тоже родился в древесной броне.
– Я рядом, – сказал Олеандр скорее себе, нежели Рубину и лекарям.
Сказал и ступил на веранду. Из дома не доносилось ни звука.
Эсфирь до сих пор спит, что ли? Зайти к ней? Нет? Пожалуй, не стоит привлекать внимание.
Олеандр прошёл к запыленному столу и улегся на него, чтобы дать гудящим костям немного отдыха. Колесики разума закрутились, оценивая угрозу. Ему не пришлось собирать себя по частям после урагана пересудов – к слову, дело это муторное и безотрадное. С вопросами соплеменники на него не накинулись. Значит, об Эсфирь до сих пор знали двое: Юкка и Драцена.
Фух! Иначе не доказал бы Олеандр никому, что хотел помочь девчушке. Годами отмывался бы от обвинений распутстве. А что сказала бы Фрез? Боги! Да он даже думать о том страшился!
Выдохнув, Олеандр смежил веки.
***
Бревенчатый настил, укрывавший пол, содрогнулся от топота. Олеандр силился открыть глаза, но не мог. Веки налились тяжестью. Разум обуяло неукротимое желание забыться во сне и окунуться в прошлое. И уснуть почти удалось. Он ощутил прикосновение материнских рук.
Но густой бас выдернул его из забвения:
– Вымотался совсем, ага?
Следом на грани сознания задребезжали и обрывки чужих разговоров. Олеандр снова ощутил жесткость стола. Дуновения ветра, гулявшего в волосах. Нагретое дерево под подушечками пальцев.
– Живой? – И незначительную тряску, стоило Зефу приблизиться.
– Живой, – Олеандр размял затекшую шею. – Силин?..
– Очухался. Драцена с Юккой накапали ему на нос какой-то дряни и выпустили в лес.
Что ж, одна проблема разрешилась. Хорошо.
Олеандр разлепил веки и узрел навес веранды. Ускользавшие лучи солнца просачивались сквозь изломы прутьев, разрезались на нити и расписывали пол узорами-клетками.
Устроившись на стуле, Зеф запихнул в рот чуть ли не целую ветку с ягодами и зубами стянул их с грозди с таким звуком, будто у гитары полопались струны.
– Ладно! – Олеандр похлопал себя по щекам и стек со стола. – Не время разлеживаться!
По телу медом разливалась усталость. Снова захотелось спать. Ненадолго. Запах лекарственных трав забил ноздри и рассеял пелену забытья.
