Беловы - страница 3

В угасающем свете дня поздней осени в большом зале поместья Беловых царила тревожная тишина. Остатки смеха и разговоров витали в воздухе, как призраки, не желающие уходить. Когда-то оживленное веселье на собрании испортилось, оставив после себя ощутимое напряжение, которое цеплялось за каждый уголок, как паутина в забытых комнатах. Софья Дмитриевна неподвижно сидела во главе изящного резного стола, накрытого тонким льном, ее руки были крепко сжаты вместе, как будто они могли сдержать бурю, назревающую в ее сердце. Ее глаза, когда-то яркие и манящие, теперь блестели от непролитых слез; в каждом моргании чувствовалась невысказанная печаль. Сидевший напротив нее князь Владимир Федорович уставился в свою чашку с чаем, как будто там были ответы на вопросы, которые он не осмеливался озвучить вслух.

«Нам пора уходить», – наконец объявил он, его голос был ровным, но с оттенком неохоты.

«Ночь быстро приближается к нам». Его слова тяжело прозвучали среди затянувшегося беспокойства.

«Да», – вмешался Ипполит Матвеевич, чья крепкая фигура казалась неуместной на фоне тонкого фарфора и кружев.

«Завтра у всех нас будет много работы». Он слегка наклонился вперед, как будто заговорщический шепот мог защитить его от осуждения.

Агафья Прокофьевна, всегда наблюдающая за переменчивыми течениями в эмоциональных морях, бросила украдкой взгляд в сторону Софии, прежде чем наклониться ближе, чтобы прошептать слова, предназначенные только для ее ушей.

«Не позволяйте этому негодяю расстраивать вас еще больше; откажитесь от него без сожаления», – мягко, но твердо убеждала она.

Сердце Софии упало при словах Агафьи – напоминании о том, что даже среди друзей существуют разногласия, достаточно острые, чтобы пробиться сквозь завесу привязанности. Когда Владимир поднялся со своего места – его высокая фигура отбрасывала длинные тени на полированное дерево – он повернулся к Софии с выражением, смягченным сожалением. Однако ни одно извинение не слетело с его губ; вместо этого он слегка поклонился, прежде чем выйти в прохладный вечерний воздух, где экипаж ждал, как беспокойный зверь, жаждущий освобождения.

«Пойдем сейчас же!» – внезапно рявкнул Ипполит Матвеевич своей приемной дочери Елене – девушке, находящейся между юношеской невинностью и расцветающей женственностью, которая застыла посреди хаоса.

Она беспрекословно подчинилась, но в последний раз оглянулась на Софию, словно ища разрешения или понимания у материнской фигуры, которая, как она чувствовала, ускользает.

«Вперед! Мы не должны заставлять их ждать!» Нетерпение Ипполита толкало их вперед, в то время как снаружи копыта настойчиво стучали по булыжникам – их карета зловеще грохотала под ногами, как грозовые тучи, грозящие дождем.

За закрытыми дверями в этих священных залах, пропитанных историей и памятью, отчаяние начало свое медленное шествие к победе над надеждой, поскольку София полностью сломалась, оставшись наедине со своими мыслями – каждое рыдание, сотрясающее ее тело, эхом отдавалось в пустых коридорах, пока позади нее не раздались робкие шаги.

«Мама!» – воскликнула Александра, врываясь в их общее убежище, где когда-то царил покой, а теперь его омрачают убитые горем тени, зловеще скрывающиеся под каждой поверхностью, украшенной красотой, но омраченной невиданным до сих пор беспорядком.

«О, мое дорогое дитя…» София задыхалась между приступами слез, когда Александра заключила свою мать в нежные объятия, предлагая тепло против подступающего холода – как внешнего, так и внутреннего, в то время как шепот наполнял пространство вокруг них, как хрупкое стекло, бьющееся под ногами: «Все будет хорошо». Но будет ли это? Могут ли простые банальности предотвратить реальность? Боль снова вспыхнула в груди Софии – буря, подпитываемая любовью, затерянной среди ожиданий общества, построенных на незыблемом фундаменте, опасно близком к тому, чтобы рухнуть под тяжестью их историй, безвозвратно переплетенных на протяжении поколений прошлого – и все это достигло кульминации здесь сегодня вечером, среди проблесков, быстро исчезающих во мраке, наряду с мечтами, разбитыми безвозвратно.… И так они и оставались переплетенными вместе – мать и дочь, – пока темнота опускалась за оконными стеклами, окрашенными в коричневый цвет сепии; жизнь продолжала свое неумолимое шествие вперед, в то время как мгновения утекали сквозь пальцы, отчаянно цепляясь за неизбежность.… Но, возможно, завтрашний день таил в себе обещание, все еще скрытое под слоями, сгустившимися со временем, ожидая нового открытия…