– Ну, Михаил Батькович, Вы меня удивляете! Поздравляю! Всё опишу, как надо.
– Это Лана Васильева, журналистка из «Молодёжки». Обещала что-то написать.
Художник повернулся к другу, представил его:
– А этот симпатичный товарищ – мой друг. Кандидат, научный сотрудник Института физтех проблем Севера. Будущий научный светил… или светило?
– Засвеченный ноне, – улыбнулся Физя.
– И зовут его Айтал Барахов. Запомни, Лана. Потом о нем тоже будешь писать, как пить дать! – цокнул языком Миша.
– Оч-чень приятно, – с деланным баском произнёс Айтал и, ловко схватив её нежную ручку, галантно поцеловал.
– А Вы, я смотрю, «жентельмен»? – разом засияла красавица. – Вуаля!
– «Жен-тель-мен»-то сокращённое от «женское тело для менов», мужчин, – сострил на ходу Айтал, показывая что он «не промах», не «дурачок штампованный», коих много.
– Отлично! Ха! – звонко, не стесняясь, засмеялась Лана. – Уважаем таких.
– Ну, вот и хорошо, – радостно произнёс художник. – Всё путём, как пить дать.
– А пить тута дадут? – снова съюморил Айтал, щёлкнул пальцем по горлу. – Чего-то зачесалось в «трубе».
– Твоя «труба», Айтал, всегда зовёт: и, кстати, начнётся скоро фуршет в крайнем отсеке. Потерпите чуток?
– И не такое терпели! – вскинул вверх брови Айтал, потом повернулся к девушке, спросил: – А Вы, мэм, чего предпочитаете? Шампанское, виски… Или глинтвейн?
– Сухое люблю, полусладкое, – «томно» и игриво произнесла она, показав Айталу свои ровные белые зубки. – Фор ю?
– Ну, для меня, конечно, ром, – в том же шутливом тоне ответил парень. – Настоящий «Хавана»! Ну, для этого надо лететь на Кубу, к сожалению. Такого добра в Якутске не найдёшь, даже в лучших ресторанах. Есть обычный набор: «Агдам», «Портвейн», «Солнцевдар», «Спотыкач» или «Верь муть». То есть вермут. И всё это великолепное пойло день и ночь ждёт своих покупателей, верных поклонников товарища Бахуса. Не так ли? Выбора нет.
– Да, Якутску, конечно, далеко до Парижа, – вздохнул «виновато» Миша. – Но для гостей я купил ящик водки, шампанское и… хорошие сухие вина, молдавские. Два ящика.
– Мы выпьем всё! – хлопнул по плечу друга Айтал. – Пора, друг, пора!
И тут, действительно, широко распахнулись двери крайнего отсека, и кто-то крикнул:
– Пожалуйте, гости дорогие, к столу! Прошу!
– Пошли! – засиял Миша. – Настал миг истины… Миг веселья и радости! Ура!
И пёстрая толпа торопливо ринулась к обставленным разной снедью и бутылками столам. Начался фуршет, лучший, заключительный акт действия по названию вернисаж. Вернисаж!
Михаила Сатырова друзья-художники сразу увели к своему отдельному столу, где стояли персоны высокого ранга. Айтал с Ланой подошли к ближнему столу и заметили, что далбар[17] был здесь весьма скромный: стандартный салат, селёдка магазинная, колбаски, мясо холодное с варёной картошкой, оладьи… Вот и всё, пожалуй. Из напитков минералка и соки, в бутылках – водка, шампанское и сухие вина. Рома кубинского и виски шотландского не было. И Айтал, тихо вздохнув, налил себе в фужер прозрачную водочку, а спутнице, журналистке, как она и хотела, сухое вино, полусладкое.
– Ну! – поднял фужер парень. – За встречу, за знакомство. – Дёрнули!
Он выпил и сразу закусил селёдкой с салатом.
Лана, немного отпив вина из бокала, ничего в рот не взяла, и, повернувшись к Айталу, спросила:
– Ну, а Вы, значит, того… Физик?
– Да, – кивнул Айтал. – Законченный и бесповоротный. Убеждённый. И это моя работа, так сказать, стезя и… хомут. До гробовой.
