В обед по камышам шерстили взмыленные милиционеры, а по деревне разнесли слух, что если кто найдет, чтобы отдали, а то, не дай Бог, дети отыщут. Менты Сидорову не понравились. Пестик лежал дома, в коробке с карандашами, а коробка стояла в сейфе. Коробка было не нужна, внуков у него пока не было. Сидоров жил один. Сын в Москве, а жена давно съехала к любовнице.
«Поганки», – вспомнил Сидоров.
Без жены ему было лучше, он самостоятельно вел хозяйство, раз в неделю пылесосил, мыл пол и стирал постельное белье. В магазин ходил по понедельникам, привозил продуктов на неделю и не переживал.
Восьмого марта в дверь позвонила соседка Вера и спросила соли. Так празднично решился вопрос секса. Соседка была симпатичная мать-одиночка, бухгалтерша в какой-то фирме, торгующей металлом. Она не претендовала на роль жены и жилплощадь, но настаивала, чтобы их связь оставалась тайной. Боялась, что ее сын-подросток все неправильно поймет. Сидорова устраивала такая конспирация.
Он был вполне здоров, в меру упитан, но пузо не висело. В усах стала появляться седина, и он их сбрил. На службе не сразу поняли, но решили, что теперь так можно, потому что демократия. На затылке у Сидорова уже просвечивала лысина, но сам он ее не видел.
Когда Сидоров шел, то размахивал рукой как кадровый военный. Это выдавало его, хотя на службе он ни разу не маршировал и никогда не носил форму. Служил он в тайной организации. Это была ничем не примечательная тайная служба. Он был небольшим начальником одного среднего секретного отдела. Что он делал, никто не знал, даже в его подразделении. У него был отдельный кабинет и подчинялся он напрямую управлению. На двери кабинета было написано «Главный специалист».
«Тайная служба» – это громко сказано, еще подумают о государственной безопасности. Нет, это другая тайная организация, настолько тайная, что о ней даже сама госбезопасность не знала. Не положено.
Сидоров срисовал Евсеича, но решил не замечать. Что ему старый номенклатурный работник, тем более, по работе они ни разу не пересекались, а то, что у них один кооперативный гараж, это мелочи. Про Кузьму он знал все, даже номер его дела в областном архиве. Это был безобидный дядька, когда-то он держал всю культуру между ног, а теперь был пенсионер, подвязался в думе на прихвате. Все его старые товарищи были уже просто старые.
«Что сегодня главное?» – думал Сидоров. Посчитал до четырех и ответил: «Влияние». А какое влияние у пенсионера? Никакого. Может только в своем жилищном товариществе что-то решить и то вряд ли. Вот доктор Емешин – знатный возмутитель спокойствия. Все лезет и лезет, на него все пишут и пишут.
Сидоров сейчас не думал, зачем его позвал Иванов, просто шел мимо гастронома и аптек. В последние годы в городе стало много аптек. Болеют, должно быть. Когда-то все отмечали, что в городе много парикмахерских. Их не стало меньше, но аптек стало очень много. Их даже больше, чем пивных магазинов, а пивом город всегда гордился особенно. Еще при советской власти в Барике построили огромный завод, при капитализме его захватил товарищ Коленов и Солодов с дружками. Какой ни возьми дом в городе – с одного конца аптека, с другого пивной магазин. Стало заметно меньше магазинов ритуальных товаров, значит, хоронят без почестей.
Эти магазины Сидоров не любил, не потому что они напоминали о смерти, а потому что там были противные искусственные цветы.
