И именно здесь в последний раз поцеловала в холодный лоб его названная невеста, так и не ставшая женой, – молодая графиня Наталья Ростова.
П.П. остановился – по парку шныряли бесконечные своры дорогих собак. Отчего-то истошно лая… То здесь, то там стояли группками их хозяева, увлеченно переговаривались о чем-то своем. Детей вообще никогда не было видно в этом кладбище-парке. Старики-пенсионеры уже ушли – к вечеру здесь было мрачновато…
Кавголов обратил внимание на большие, нанесенные на деревья красные кресты. Рядом с ним, еще метрах в пяти, еще и еще… Ими помечались приговоренные к спилу очень старые и действительно уже почти не имевшие крои сосны. Люди в зеленых спецовках периодически спиливали их целыми аллеями. Жгли траву. Но ничего нового не сажали – во всяком случае, Павел Павлович ни разу этого не видел. Это они, люди в спецовках, вынесли из парка большие удобные скамейки, которые стояли здесь, казалось, с самой войны. А вместо них натыкали досточки о двух столбиках, на которых и детям не сесть. Видимо, так муниципальные власти боролись с бомжами – чтобы они не могли ночевать в этом темном и все равно каком-то торжественном парке.
Эта торжественность долгое время поддерживалась двумя широко размахнувшимися бюстами-надгробиями знаменитого авиаконструктора и его главного инженера. Само КБ, где они работали, было напротив – через Ленинградский проспект. П.П. еще помнил дорогие цветы по праздникам у обеих скульптур дважды Героев и академиков. В кованых фонарях – под петербургский Летний сад – были всегда ввинчены лампочки. Гранит был вымыт, мрамор сиял. Широкие, низкие скамьи покоем окаймляли бронзовые бюсты…
Но за последние несколько лет растащили почти все мраморные плиты, разбили стекла и выбили лампочки из франтоватых чугунных фонарей. Даже ухитрились обрушить большинство скамей из толстенных, когда-то отливавших лаком, тяжелых брусьев.
Года два назад на этих скамьях к вечеру повадились располагаться торговцы наркотиками. Сначала это были сообщества глухих, но спортивных, жестковатых парней. Они были – непонятно только как? – зазывалами для иномарок, что уже привычно останавливались на пустынном, лесистом перегоне от метро «Сокол» до «Аэропорта». Сами же наркотики ради конспирации находились у их девиц, которые торчали на ступеньках, сходивших от памятника непосредственно к парку…
Однажды П.П. присел отдохнуть на одну из еще уцелевших скамеек. Его быстро оценили взгляды зазывал. Что-то друг другу сказали на своем языке… Но в последнем пренебрежительно-презрительном жесте – впрочем, достаточно миролюбивом – было определение его как полного для них ничтожества…
П.П., старый барин, со старинной тростью, вполне прилично одетый, заслуженный, невольно возмутился. Он – почти академик, человек, занесенный во все мировые справочники, почетный доктор… был для них хуже грязи!.. Последней шестеркой! Или еще хуже…
Павел Павлович резко поднялся. Привычно, повелительным жестом, прищелкнув пальцами, подозвал чуть ошарашенного зазывалу.
– Давай! Что там у тебя?
Очумевший парнишка, явно не москвич, вертлявый, крепенький, одновременно и услужливый и опасный.
Что-то пробормотал на своем, с трудом понимаемом, гнусавом языке. Как Кавголов понял – аметодин.
– Пару! – почти приказал Павел Павлович. – Сколько?
– Сорок! – уже с вызовом бросил зазывала. К ним подскочил еще один парнишка – постарше и покрепче.
