– Я сказал, чтобы до моего приказа все было тихо, а вы ч-что наделали?
Это был голос, который он узнал бы из сотни, тысячи голосов…
Славко поднял на него глаза и впервые за долгие годы ощутил чувство липкого страха: прямо перед ним было… две луны!
Одна по-прежнему неподвижно стояла над лесом, а к другой, которая двигалась, как живая, подъехали два всадника:
– Хан, утонет Тупларь! – стали просить они за тонувшего степняка.
– Дозволь помочь ему?
– Такого не ж-жалко! Жить захочет – сам выплывет! – послышалось в ответ резкое, и только теперь Славко догадался, что вторая луна – это серебряный наличник с темными прорезями для глаз и рта на лице восседавшего на коне хана.
Половец, чтобы лучше видеть, снял его, и одной луной стало меньше. Затем он стянул с руки боевую перчатку и выхватил из-за голенища плеть…
Но Славко даже не обратил на это внимания. Он чуть было не вскрикнул, узнав и это круглое лицо, обрамленное небольшой бородкой с усами. Эти большие, с надменно-насмешливым взглядом, глаза… Кулак, в котором он держал веревку, сразу напрягся до боли, свободная рука сама потянулась за топориком, в готовности выхватить его и броситься на хана.
Но тот опередил его.
Он резко взмахнул плеткой и, ловко обвив ее длинным жалом шею Славки, слегка потянул его к себе.
– Сейчас мы посмотрим, какой это человек-рыба!
Одного не учел осторожный хан – того, что Славко сам был готов к броску. И что тот не подойдет чуть поближе, а полетит вперед, утыкаясь в самую рукоять плети.
Славко же, увидев прямо перед глазами ханскую руку, недолго думая, вцепился в нее зубами.
– А-а-а! – закричал хан, выпуская из пальцев плетку. – Пусти, змееныш-ш!
Но Славко все сильней сдавливал челюсти.
– У-у-у-у! – уже по звериному взвыл хан.
Теперь не только в соседней дубраве, но и где-то вдали, за рекой, поднялось перепуганное воронье…
К двум всадникам, на вопли, подскакали новые и тоже остановились в растерянности, не зная, чем помочь своему хану.
Но их оцепенение не могло продолжаться вечно… И тогда Славко разжал с трудом послушавшиеся его зубы и опрометью бросился прочь.
– У-уузлюк! У-уубей его! – маша окровавленной рукой, закричал хан ближайшему к нему половцу.
Тот мгновенно стянул с плеча лук, выхватил из колчана стрелу, наложил ее на тетиву и, поводив острием наконечника вдогонку петлявшему Славке, выстрелил.
Звонко пропела, осекаясь на полуслове, самую страшную песню на свете, стрела.
– Ес-сть! – раздался мстительный возглас хана, и в тот же миг Славко почувствовал сильный толчок и легкий укол в спине.
Словно налетев на невидимый в темноте корень, он споткнулся, взметнул руками, роняя рыбу, и упал лицом прямо в глубокий мартовский снег…
Хан направил своего коня прямо на стрелка…
После этого наступила столь желанная половцам тишина, нарушаемая лишь запоздалыми вскриками пытавшихся занять места получше ворон да приглушенными разговорами всадников, обсуждавших случившееся.
Самый старый половец, качая головой и сокрушенно причмокивая, перевязывал руку хану, который пребывал в редком для него состоянии гнева и растерянности одновременно. Мороз, тьма сыграли с ним свою злую шутку. И потом, откуда он мог знать, что мальчишка сам бросится на него?
Хан не знал теперь, кого винить больше в том, что они не смогли сохранить тайну своего появления в этих местах: глупого половца, который, выбравшись, благодаря верше, из проруби, мокрый до нитки, вскарабкивался теперь на берег?., этого проклятого, с кинжалами вместо зубов, русского мальчишку?., или самого себя? И от этого его гнев становился еще сильнее:
