Короче, издевался надо мной, как хотел. Пока назад ехали, только глазами хлопала и мычала нечто невразумительное. А остановились, смотрю, вовсе это не милиция, а наш дорогущий «Пассаж».
– Идемте, Мария Владимировна, колготки вам выбирать и еще что-нибудь по мелочи…
На другой день – все, как обычно: звонки, бумажки, посетители, для кого чашки с конфетами, кому рюмки с бутербродами. Однако работа секретарши не такая уж простая. Потому что с одной стороны начальство, а с другой – персонал. А это значит, слухи, инсинуации, интриги. Хоть недели не проработала, но уже первые узелки начала вязать. Если откровенно, в тот день как-то случилось не до служебных хитросплетений, некоторые предметы даже из рук падали – этот лысый гад не позвонил и не появился. И потом… А выходные тянулись, как жвачка.
В понедельник, перед перерывом, зашла к шефу и среди прочих вопросов, как бы в проброс, поинтересовалась, мол, что за птица Геннадий Михайлович.
У Николая Петровича аж глаза засветились:
– Отличный мужик, Маша, директор завода, наш подрядчик, вполне надежный партнер, – собрался и уехал на обед.
Я осталась одна. Того и надо! Ширк по бумагам, записям, ведь знала, что искать и почти сразу добилась успеха. Через минуту я звонила в приемную лысого.
– Кто спрашивает?
– Секретарь Николая Петровича.
– У него сейчас совещание. Узнаю, возьмет ли трубку?
Моментально!
– Мария Владимировна, вы?! Прекрасно! Передайте Николаю Петровичу, к концу дня подъеду…
Мы расстались через четыре года. Женатый мужчина никогда не будет принцем, а «Волга», пусть и белая – белым конем.
Все из-за проклятого пустыря! С одной стороны замызганный забор комбината, а с другой остатки старой деревни – какие-то полусгнившие срубы. Тропинка ближе к бывшему жилью. А так, в ширину метров двести, да от остановки до дома минут пять-шесть пешком. Можно, конечно, дальше проехать и там – культурно, по асфальту… Но, во-первых, ни одного магазина, во-вторых, идти в два раза дольше. Кто торопиться, предпочитает через пустырь.
Утром, даже в мороз, нормально: все же на работу отправляются, не тропинка – главный проспект микрорайона. А народу! Обязательно знакомых встретишь, соседей, сослуживцев или с кем в очереди когда-то стоял – редко, когда не с кем в транспорте перемолвиться, за болтовней и дорога короче.
Вечером, особенно поздним, другое дело. Тут рабочий график не действует, добираешься, как правило, в одиночку. На пустыре всегда темно, от прожекторов с комбината больше теней, чем освещения, даже в безветренную погоду воздух, кажется, шевелится и кишит призраками. Просвежиться сюда не тянет, хотя несчастные любители домашнего собаководства именно тут выгуливают питомцев. Тем, видать, тоже дискомфортно, быстро делают дела и скулят, просятся домой. Одна забота, как бы в собачье дерьмо не угодить – на пустыре его достаточно.
А зимой! Снег, ветер, мороз… Чего только ни надето! Скороговоркой: сапоги, носки, рейтузы, колготки, юбка, кофта, теплая кофта, бабушкина шаль, надо всем – шуба, шапка, капюшон, а все равно бежишь, как голая. Нету места, где б тебя не общупали ледяные, скользкие, скорые пальцы. А дома чайничек, а там воды – чуть-чуть, чтоб тут же вскипело, заварилось и шубу, шапку, варежки – долой, и шмыг за стол, и на всю квартиру: швырк – чавк, швырк – чавк! Звиняйте, господа, не до политесу…
К тому же чертов пустырь не отпускает, как ни беги – скорость не прибавляется, лишь запыхиваешься и дышишь через раз. А как не задохнуться, когда в одной руке сумочка и сколько она весит, говорить не надо? Конечно, ее тяжести не замечаешь – привычка, но это при прогулочном шаге, а когда несешься, чувствуешь себя революционным матросом с пулеметом за спиной. Кроме сумочки, в той же руке пакет из химчистки, и пакет с приятной обновой, а в другой, понятное дело, жратва. Нет, я худею, постоянно на диете, так что делов-то: пара яблок, апельсин, кефир, еще кое-чего. В общем, с этим «еще кое-чего», четверть пуда набегает, хочешь, не хочешь – прешь! И родной дом, кажется, за чертой горизонта, а ты сама – то ли Миклухо-Маклай, то ли капитан Грант.
