Белый конь. Высокобезнравственная повесть - страница 4



Рот освободился, видимо посчитал, что уволок меня достаточно далеко. Господи, да куда здесь ни тащи – все глушь и мрак. Чувствую, начинает задирать юбку. Кажется, это не ограбление… Не знаю почему, но я ему помогаю?

Сзади цедят:

– Колготки снимай, – и дергает их вниз, дергает…

Вот скотина, не дергал бы, сама быстрее сняла. Ах да, у меня же в руке сумочка! Прощай колготки, трусики туда же, обеими половинками ощутила вечернюю прохладу земли – лежу, что ли? Не важно! Не важно – пальцы до судорог сжимают мое небольшое богатство. А он торопливо сует своего карася. Помочь? Побыстрее бы завершить этот кошмар? Тогда, сумочка под голову! Вставил, пыхтит… Но что это?! Будто током ударило. Эй-эй, мне вовсе не до скачек! Но помимо меня, меня снова шандарахнуло, и не хило, замечаю, шандарахнуло. Хочу поправить сумочку, но пальцы вдруг немеют от восторга. И не только пальцы. Ноги салютом взнеслись к небу и отплясывают сами по себе, живот в мурашках, будто завалилась на муравейник, перси трепещут, словно колокола перед звоном, аж под мышками сладостно. Пятнадцать, ше-естнадцать, се-емна-адцать! Он… Впрочем, я о нем и не думаю, я себе поражаюсь. Но он наяривает, как Садко на гуслях, а я, как Анка-пулеметчица, отстреливаюсь. Только вместо криков «ура!», я мычу, стону, и ловлю себя на том, звуки до меня лишь доносятся, а сама я нема, как ры-ыба-а-а! И слезы самопроизвольно текут по щекам – я плачу и плачу, и вовсе не от горя. Лежу распластанная на сырой земле и всхлипываю. Одна… Господи, а он где?! Нету! А сумочка?! Под головой тоже нету! Ай! Ах, нет, вот она, под поясницей. Как там очутилась? Наверно, чтоб не простыть, переложила… Ага, чтоб не простыть, – сказала и рассмеялась. Как же так, вроде в беспамятстве, а с сумочкой подсуетилась – хи-хи-хи…

И долго мы тут, веселые, валяться, будем?

Вставать не хотелось, но пришлось: медленно, постанывая, светя маленькой луной в небо, поднялась. Колготки и трусики искать не стала – бог с ними. Одернула юбку, кожаную курточку и, вихляя на каблуках, потащилась домой. Все не могла сообразить, что же со мной случилось?

Дома сразу в душ. Кипяток не ошпаривал, ледяная струя не обжигала. В стакан – четыре кусочка сахара, в рот – столовая ложка варенья, чай оставался пресным и безвкусным.

Зашла соседка, милая женщина, мы с ней во многом откровенны. Позже позвонила лучшая подруга. Они обе ахали и вскрикивали.

– Сколько ты говоришь раз?

– Вроде бы, тридцать…

– Может, ты ошибаешься? Три?

– Три – это праздник. А тут – ураган, буря, стихия с жертвами и разрушениями.

– Ты совсем не помнишь, как он выглядел?

С трудом собирала мозаику. Кажется, в красном спортивном костюме. Вышел человек перед сном объездить белого коня, а тут как раз одинокая дура в очках и с сумочкой по пустырю дефилирует… Кажется, бородат. Кололся. И совершенно определенно пах потрясающим советским парфюмом «Шипр»! Специально флакон купила – нюхаю.

Машину, конечно, купила, однако пустырь меня еще долго не отпускал. По вечерам, как привидение, слонялась, поджидала бородатого наездника в красном спортивного костюме. Не знаю, сколько бы это продолжалось, если бы несколько раз не встретила милую соседку, блуждающую с отсутствующим видом по кустам. И уж совсем успокоилась, когда набрела на свою лучшую подругу, а она живет в другом конце города.

Третья ночь

И такое возможно… Только для этого надо быть не мною – не смогу! Зинкой, например, моей лучшей подругой.