Женщина присела на табурет, и, уронив голову на липкий стол, тяжело, по – бабьи заплакала. Катя, не знала, что и делать. Зачем она именно сегодня пришла сюда? Чем сможет помочь этой еще молодой, но такой уставшей от жизни женщине? Сева взял инициативу в свои руки,
– Где глава семейства? Спит что ли?
– Там, – Не поднимая головы, Татьяна махнула в сторону спальни. И сразу в ответ оттуда раздался громкий пьяный храп. – Всю ноченьку спать не давал. Соседи грозились участкового позвать. Да видно, не позвали. Андрюшке досталось из за меня. Хотел меня ударить, а сын влез. Теперь все лицо синее. Как в школу пойдет, непонятно.
– Вы к врачу ходили? Может сотрясение быть. – Катя опять сболтнула глупость. Какой врач? Когда тут такое.
Из соседней комнаты, завешенной шторой, выглянули три детские головки. Они с присущим детям, интересом, рассматривали незнакомцев.
– Идите, мои, хорошие, идите сюда. Сейчас хоть чай вскипячу, покормлю вас. – Татьяна едва поднялась с табурета.
Сева перебил хозяйку, – Вы сидите, мы сами. Кать, ставь чайник, вода, я видел в сенях, в бочке.
Через некоторое время, молодые люди привели кухню в надлежащий вид.
– Стыдно то как. Ох, как мне стыдно! – Опять заплакала хозяйка. – Ваша то уборка ненадолго. Проснется, бутылку купит и по новой. Хоть бы прибрал Господь мою грешную душу! Детей вот только куда. Ведь знала, за кого иду! Думала, изменится. А… Горбатого могила исправит.
– Я как классный руководитель Вари и Андрея, не могу быть в стороне. Сегодня же, крайний срок завтра, я пойду в поссовет. Надо что то делать! Вы что же, собираетесь всю жизнь так жить? Себя не жалеете, детям не ломайте судьбу!
Татьяна лишь покачала головой, как бы усмехаясь над наивностью учительницы,
– О чем вы говорите то? Одна куда я? А он, когда не пьет и дров из леса привезет, и деньги заработает. А мне, в столовке, много не платят, я на кухне помогаю. Одна радость с той работы, помои и объедки дают свиньям и собака сыта. Вот и все. Если не уволят седни. Я ведь и не предупредила никого, откуда знала. Голова раскалывается, ничего не соображаю.
Татьяна подняла руку к голове и, Катя, под рваным халатом заметила огромный синяк на боку женщины.
– Ребро, однако, сломал. Придется больничный брать, а может и ничего, обойдется…
– Это это… – Катя от возмущения и жалости не могла найти слов. – Это все неправильно. Так нельзя! Вы живой человек! А здесь средневековье какое то!
Сева потянул упирающуюся девушку за руку. – Мы позже зайдем. Пойдемте, Екатерина..
Уже в сенях он пояснил, – Что мы сейчас можем сделать?
–Я иду к участковому и к председателю совета.
– Пойдем, но что скажем? Ты думаешь, они этого не знают? Явно же, заявление она не напишет, а его только на вид поставят или строгое с предупреждением. Что особенного для него.
– Выход есть всегда. Надо решать вопрос. Найти жилье, в конце концов, убедить подать на развод и алименты. Я этого так не оставлю.
–Катя, – Сева покачал головой, и как Татьяна, усмехнулся,– Катя, ты еще такая молодая, наивная. Извини, но это так. Они живут так давно, она боится, что либо менять. Ты пойми, я не хочу тебя обидеть, но вряд ли ты что то изменишь.
А вот это уже был вызов! Все считали Катю спокойной и миролюбивой, не любящей конфликты, всегда идущей навстречу людям. Но это только так казалось. Если она встречала истинную несправедливость или ее кто задевал, в девушке как будто просыпалась другая Катя. Жесткая и непримиримая. Это случалось редко, этим она так отличалась от своих спокойных интеллигентных родителей. И порой, видя вспышки ее гнева, пусть и праведного, родители молча старались уладить ситуацию, а если не получалось, надолго ходили к себе в комнату и шептались о чем то. Катя выдернула руку из руки Севы.
