Белый снег, черные вороны - страница 5

Лавка у Чэнь Сюэцин была небольшой, и продавала она там только сладости, что производили неподалеку на кондитерской фабрике в Ашихэ. Товар однообразный, торговля шла не очень, но ела и одевалась Чэнь Сюэцин изящнее и роскошнее, чем кто-либо. Люди за спиной судачили: мол, лавка для Чэнь Сюэцин – всего лишь прикрытие. Настоящим источником ее богатства был ее мужчина, неуловимый словно призрак. Он щедро одаривал ее серебром, а она чувствовала себя человеком, только когда тратила деньги.

С того момента, как стали строить КВЖД[10], район Пристани стал миром русских. В открытые ими булочные, кофейни, колбасные лавки, киоски с лимонадом, цветочные магазины китайцы ходили совсем мало, но вот Чэнь Сюэцин туда наведывалась постоянно. На лето у нее было не меньше десятка разноцветных ципао, на зиму же имелись аж две шубы из сурка – сиреневая и черная. По выходным Чэнь Сюэцин, таща за собой сынишку, обычно отправлялась в кинотеатр «Иллюзион» на Коммерческой улице, чтобы посмотреть иностранные фильмы, напрямую закупленные в Париже и Берлине. В день открытия кинотеатра Ди Фангуй как раз проходила мимо. Увидев больше тысячи свечей, зажженных у входа, Ди Фангуй подумала: как было бы здорово посмотреть там кино вместе с близким человеком! Для нее пойти в кино само по себе не составляло труда, а вот найти для совместного просмотра кого-то по сердцу уже было весьма непросто.

Ди Фангуй была уроженкой округа Шуньдэ в провинции Чжили[11], у нее имелись старший брат и младшая сестра, она была по возрасту второй. Из-за бедности в тех краях многие мальчики шли в дворцовые евнухи. Как говорится, внизу что-то убыло, зато всего другого прибыло, можно было обеспечить им богатство и почет. Всем сердцем жаждавший преуспеть брат, когда ему исполнилось четырнадцать, добровольно пошел на оскопление и поступил на службу во дворец. С того дня на балке под крышей их дома подвесили сверток, затянутый в красный холст, в котором хранились пересыпанные известью мужское достоинство и яички брата, а поверх лежал договор о кастрации, обернутый в промасленную бумагу. Домашние называли это «высоким свертком», желая отбывшему достичь высокого положения.

После отъезда брата Ди Фангуй часто видела, как мать со слезами на глазах смотрит на этот сверток, качает головой и вздыхает. Ее отец же по ночам взял в обыкновение приносить скамеечку, садиться прямо под подвешенным сокровищем и курить там трубку за трубкой. Страдающее унынием и тоской их семейство под влиянием французских миссионеров стало последователями Христа. В конце каждой недели, как бы заняты они ни были работой в поле, домашние шли в церквушку на молитву. Ди Фангуй не нравились крестики на груди у родителей, они казались ей двумя перекрещенными мечами и внушали страх. Однако их маленькая деревенская церковь была ей по душе, так как оттуда разливался благозвучный перезвон колокола.

Не прошло и нескольких лет после крещения родителей, как поднялось восстание ихэтуаней[12]. Под лозунгом «Поддержим Цин, уничтожим иноземцев» большинство иностранных церквей было разрушено. Иностранных миссионеров восставшие называли большими волосатиками, приверженцев католицизма и протестантизма из числа китайцев – холуями волосатиков, а тех, кто пользовался заморскими товарами, – собаками, рабами волосатиков и так далее. Всех, кто связался с «волосатиками», подвергали расправе.