«Выиграли ли что-нибудь от того, что сослали молодого Пушкина в Крым? – рассуждал Бибиков о недовольных. – Эти молодые люди, оказавшись в одиночестве, в таких пустынях, отлученные, так сказать, от всякого мыслящего общества, лишенные всех надежд на заре жизни, изливают желчь, вызываемую недовольством, в своих сочинениях наводняют государство массою мятежных стихотворений, которые разносят пламя восстания».
Все так. Во время следствия более чем у половины арестованных нашли «куплеты» Пушкина. Да и сослан он был из столицы в Кишенев разве не за прославление «вольности»?
Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу!
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу…
Так ли уж сильно это отличается от «тирана» по адресу покойного Александра I и уверений, что «род его недолго жить останется»?
Кажется, было еще явление Пушкина в театр с портретом Л.-П. Лувеля – убийцы герцога Беррийского, наследника французского престола. На слепой афишке красовалась надпись: «Урок царям», сделанная рукой самого «шалуна».
Была какая-то рождественская песенка и «куплеты» про ножик. Именно их в изобилии находили у арестованных по делу 14 декабря. Строки: «Ура! В Россию скачет кочующий деспот» – порадовать правительство не могли. Хотя до сих пор смешно, «послушавши, как царь-отец рассказывает сказки». Но вот от «Кинжала» любому «добромыслящему» подданному становилось не по себе:
Где Зевса гром молчит, где дремлет меч закона,
Свершитель ты проклятий и надежд,
Ты кроешься под сенью трона,
Под блеском праздничных одежд.
Те же мысли, что и в «Вольности». Грозить императору цареубийством «среди пиров», «на ложе сна, в семье родной». И это в России, где свежа память о гибели Петра III и Павла I! Императорская семья до сих пор каждый год собирается на тайную ночную литургию по убиенному отцу. Там только свои. Среди них Александр Христофорович, как воспитанник вдовствующей императрицы, присутствовал не раз. Правду знают все и никто. Доподлинно. Как знал он. Из первых рук, вернее уст плакавшей августейшей покровительницы.
А потому прославлять Зандов и Лувелей просто неприлично: «И на торжественной могиле/ Горит без надписи кинжал». Известно, чье имя должно быть написано на оружия Немезиды.
Полагать, будто четырехлетняя ссылка может образумить вольнодумца, наивно. Она любого в состоянии только озлобить. Бибиков прав. И в доказательство своих слов полковник приводил «стихи, которые ходят даже в провинции»:
Паситесь, русские народы,
Для вас невнятен славы клич,
Не нужны вам дары свободы, —
Вас надо резать или стричь.
«Русские народы» в этом стихотворении перекликаются с народами остального мира, которые совсем недавно восставали, пережив новую волну европейских революций. Всего полтора года назад Пушкин написал «Недвижного стража…», в котором ясно выразил свои политические убеждения. Вчитаемся:
1
Недвижный страж дремал на царственном пороге,
Владыка севера один в своем чертоге
Безмолвно бодрствовал, и жребии земли
В увенчанной главе стесненные лежали,
Чредою выпадали
И миру тихую неволю в дар несли, —
2
И делу своему владыка сам дивился.
Се благо, думал он, и взор его носился
От Тибровых валов до Вислы и Невы,
От царскосельских лип до башен Гибралтара:
Все молча ждет удара,
Все пало – под ярем склонились все главы…
4
Давно ли ветхая Европа свирепела?
Надеждой новою Германия кипела,
Шаталась Австрия, Неаполь восставал,
