У нас и прежде было заведено – с чтением вслух.
В Белграде эти «вечеринки» трансформировались в пение популярных и детских песен. Правда, чем старше мы становились, тем больше других важных занятий у нас появлялось, «хор» наш медленно таял. Но маме это не мешало. Сидя дома с братом, пока мы все по школам-работам, она любила спеть сама с собою.
И вот была такая история однажды.
Все то же – мы в школе, папа работает, младший сидит на полу возле ящика с игрушками. Рядом – диван. На диване мама с вязанием и сборником романсов или чего-то не менее душещипательного. Причем собственно сборник не особо и нужен, мама знает очень много песен и вообще отличается блестящей памятью.
Мама в медитативном вязании, поёт, ребенок играет.
Но вдруг что-то пошло не так.
Так бывает – диван, вязание, все спокойно.
Но что это за звук?
Перестав петь, мама перегнулась через подлокотник туда, где сидит сын.
Картина. Сын, обложенный игрушками, сидит и плачет горькими слезами, громко всхлипывая:
– Мамаааа, мамаааа, не пой такую грустную песнююююю…
Что за песня была, мама вспомнить не может, несмотря на то, что чуть выше я обещала.
Школа, школа, белградская школа.
Она достойна, конечно, отдельного произведения, но будет, скорее всего, просто глава побольше.
Као прво ("во-первых" по-сербски), как она выглядела.
Это вам не квадратно-гнездовой метод в советском дворе, это произведение (современного, да) искусства. Не стану ее описывать, кто вспомнит, тот вспомнит. А кто не видел, тому я не в силах нарисовать. Красный кирпич, крыша, похожая на скейтодром, бассейн, стадион, клумбы и дорожки.
Впечатление производила сразу, конечно.
Мало нам было шока приехать из теплой, своей, ноябрьской Москвы в непонятную какую-то страну, где все говорят на непонятном языке, ведут тебя в непонятную школу, где учатся совершенно непонятные дети.
В школе, кстати, учится весь «соцлагерь» – немцы (ГДР), поляки, чехословаки (тогда было так), болгары, корейцы, афганцы, все. Кубинцы еще – ах, как они танцевали!
Но сначала.
Сначала, я помню, папа привез меня в школу. Почему-то одну. Ходили по кабинетам (с документами). Знакомились с кем-то. Ходили по лестницам. Это не школа, а дворец какой-то, разве так можно?
Было очевидно, что паниковать бесполезно.
Полезнее выдохнуть, смириться и принять.
Я и сейчас так делаю в непонятной ситуации.
Приятно согрело сердце, когда оказалось, что буквально за несколько дней до нашего приезда мой пятый класс разделился из одного на две буквы, и я очень удачно попала в «Б»! Всю школьную дорогу прошла, гордо неся эту букву.
Класс делился сразу, как только можно было сформировать две половинки хотя бы по 15 человек, так что группы были компактными, не страшными.
Сначала.
Даже в самой маленькой группе всегда найдется такой человек. Его почти наверняка будут звать Оксаной Печенкиной.
Прости меня, Оксана, если ты жива, здорова и сейчас нянчишь пятерых внуков, но раньше ты была другой.
Это такая Пеппи-Длинный-Чулок, что внешне, что внутри. Это огонь, пожирающий все вокруг, это бессовестное преобладание над тобой в любой ситуации, это постоянная проверка на прочность – твою, твоего портфеля, твоих тетрадей.
Уверена, она не хотела меня уничтожить. Возможно, это был такой способ познакомиться, но. Что память донесла из детства, тем делюсь.
Оксана Печенкина – ужас новичка.
Зато какой мне мальчик достался! Вот кого нашла бы (если б могла), обняла и расцеловала (с риском стать «Оксаной»).
