«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы - страница 15

Нижегородская дама Л.П. Никольская видела Пушкина только однажды – на званом обеде у военного губернатора 3 сентября 1833 года: «Я запомнила наружность этого гостя: по виду ему было более тридцати лет. Он носил баки. Немного смуглое лицо его было оригинально, но не красиво: большой открытый лоб, длинный нос, полные губы, – вообще неправильные черты, но что было у него великолепного – это темно-серые с синеватым отливом глаза, большие, ясные! нельзя передать выражения этих глаз: какое-то жгучее, а при том ласкающее, приятное. Я никогда не видела лица более выразительного: умное, доброе, энергичное. Когда он смеялся – блестели его белые зубы. Манеры у него были светские, но слишком подвижные. Он хорошо говорил: ах, сколько было ума и жизни в его неискусственной речи! А какой он веселый, любезный – прелесть! Этот дурняшка мог нравиться»62.

То строки, написанные доброжелательной рукой. Но недругов, увы, было больше. Вспомним выпад в «Северном Меркурии» (17 ноября 1830 года): «Один известный поэт был не весьма пригож собою… Он имел большие серые глаза; рот, занимавший все пространство от одного уха до другого; толстые отвислые губы, длинный нос, загнутый книзу; и рыжеватые бакенбарды…» и т. п.63

В статье «Пушкин в жизни» В.Я. Брюсов подвел итог множеству описаний: «Итак, вот каким мы должны представлять себе Пушкина: невысокий вертлявый человечек, с порывистыми движениями, с нисколько не замечательным лицом, смуглым, некрасивым, на котором поминутно оскаливались большие зубы»64.

Т.Г. Цявловская в книге «Рисунки Пушкина» (в главе «Автопортреты») сочла нужным специально оговорить – правда, несколько, на наш взгляд, противоречиво – эти «африканские» признаки пушкинской внешности: «Кстати об арапских, негритянских чертах лица Пушкина. Не совсем это так. В жилах русского поэта текла африканская кровь. Он был по матери эфиопского происхождения (абиссинского, как тогда говорили) <…>. Необыкновенно сильная африканская кровь эта, примешанная к русской крови, сказалась как в импульсивно-страстном темпераменте Пушкина, так и во внешности его – тонком вытянутом носе с сильным рельефом ноздрей, в крупных губах, в сверкающем оскале белых зубов, в удлиненной форме глаз, в смуглости кожи и в редкой красоты небольших руках с длинными тонкими пальцами»65.

Печать «арапского» (или «обезьяньего») «безобразия» лежала и на многих посмертных портретах поэта. Характерным является признание Ильи Репина, работавшего в январе 1917 года над картиной «Пушкин на лицейском акте»: «Испробованы все мои самые смелые приемы, – нет удачи, нет удачи; а между тем, ведь вот кажется так ясно, я вижу этого «неприятного, вертлявого человека», этого «обезьяну», этого возлюбленного поэта <…> Передо мной фотографии со всех его портретов, передо мною две маски с мертвого; я уже умею разобраться, что лучше из всего материала; уже совершенно ясно чувствую характер этого чистокровного араба…»66

Автор многих памятников Пушкину в нашей стране и за рубежом скульптор Олег Комов так рассказывал о своей работе над памятником в Мадриде в 1981 году: «Место для нашего Пушкина было выбрано правильно. И сам его облик не оказался для испанцев «экзотическим». Он был им чем-то сродни, может быть, кудрявостью головы, линией губ, некоторыми мавританскими чертами, присущими многим жителям этой страны (вспомним, что Испания на протяжении семи с лишним веков находилась под владычеством мавров)»