Я шел вдоль берега по мокрому песку, старательно обходя лужи, оставленные отливом.
Прозрачно-голубое море плейстоцена приблизительно за шестьдесят пять миллионов лет до нашей эры вольно простиралось до самого горизонта. Ни парусов, ни пивных банок. Длинные валы Восточного океана, которому в свое время предстояло стать Атлантическим, обрушивались на белый песок с привычным шумом, характерным для любой эпохи. Мерный звук успокаивал, шептал о том, как, в сущности, мало значат для Отца Океана дела человечков, суетящихся на его берегах.
Станция располагалась в четверти мили, сразу за песчаной отмелью, уходящей в море. Она представляла собой невысокое светло-серое сооружение, прилепившееся на песке и окруженное зарослями древовидного папоротника и булавовидного мха – как ради декора, так и с целью маскировки. Теоретически, если дикую жизнь привлечет или испугает элемент, чуждый естественной среде обитания, то не отмеченные У-линии могут войти в вероятностную матрицу и испортить темпоральную карту, на создание которой ушли тысячелетия кропотливого мучительного труда.
Через несколько минут предстояла встреча с Нелом Джардом, Главным Координатором станции. Он выслушает меня, задаст пару вопросов, сунет записи в сейф и предложит выпить. Затем последует быстрое, деловое обсуждение под мыслефоном, которое сотрет в моей памяти все отвлекающие воспоминания, оставшиеся от поездки в двадцатое столетие, особенно о Лизе. После этого я несколько лет буду слоняться по станции с другими отпускниками, пока не подвернется новое задание, не имеющее никаких видимых связей с предыдущим. Я так никогда и не узнаю, почему карга направили в 1936 год, какую сделку он заключил с исполнителем из Третьей Эры, человеком в черном, каким узором вся эта история легла в общую мозаику великой стратегии Нексс-Централа.
Возможно, это к лучшему. Панорама времени огромна, ее переплетения слишком сложны, чтобы охватить их человеческой мыслью. Лучше думать о конкретных вещах, чем загонять сознание в тупик. Но Лиза, Лиза…
Я выкинул мысль о ней из головы (по крайней мере, попытался) и сосредоточился на чисто физических ощущениях: жарко, душно, жужжат насекомые, под ногами песок, по вискам и по спине стекают струйки пота. Не то чтобы все это доставляло удовольствие, но через несколько минут меня ожидали прохладный, свежий воздух, нежная музыка, бодрящая ванна, горячая еда, настоящая воздушная постель…
Спустившись по пологому склону дюны, я вошел через открытые ворота в тень протопальм, где весело смеялись, беседуя о чем-то, двое отпускников. Оба незнакомца подошли ко мне и поздоровались – с тем особенным дружелюбием, которое приобретаешь, проводя жизнь в кратковременных знакомствах. Как обычно, они поинтересовались, трудно ли пришлось на этот раз. Я ответил расхожей, ничего не значащей фразой.
Внутри станции воздух был прохладен и чист – еще стерилен. Стимулирующая ванна вливала бодрость, но я продолжал думать о другой, чугунной ванне, оставшейся в нашем домике.
Последовавший ужин привел бы в восторг любого гурмана: язык рептилии под соусом из гигантских грибов с гарниром из креветок, салат из клубней мха, слоистый горяче-холодный десерт – вершина поварского искусства, которая останется непокоренной в течение шестидесяти пяти миллионов лет, но вряд ли сравнится с охлажденным лимонным тортом с хрустящей пшеничной корочкой, который пекла Лиза. И прекрасная воздушная постель далеко не так мила, как старая прочная кровать с медной рамой, что стояла в знойной спаленке с дубовым полом и примитивными накрахмаленными занавесками, и свернувшаяся клубочком Лиза, прижимавшаяся ко мне…
