Андрей направился к парню.
– Что же ты ворон ловишь?.. – начал он и замолчал.
Парень сидел в инвалидной коляске – кресле с подножкой и большими велосипедными колесами по бокам.
– Здравствуй, Андрей.
– Сашка? – он не узнавал друга, боялся узнать. – Ты… ты что здесь делаешь?
Тонкие губы скривились в подобии усмешки:
– Работаю. Товар помоги собрать.
Андрей поставил столик и стал складывать на него ручки, фломастеры, карандаши, блокноты, колечки скотча, прочую канцелярскую дребедень. Многое было испачкано, кое-что безнадежно испорчено.
– Попал, – тихо сказал Сашка. – Круто попал.
– Ты о чем? – не понял Андрей и потеребил себя за изувеченное ухо, появилась у него после ранения такая привычка. – Ладно, это потом. Ты вообще – как?
– Разве не видишь?
– Вижу, – потерянно проговорил Андрей. – Но когда? Как? Ты почему не звонил?
– Так ведь и ты не звонил.
На это сказать Андрею было нечего. Да, не звонил. И даже не вспоминал. Он старался не вспоминать ту войну. Он хотел забыть, все забыть, чтобы вытравить в себе злость и обиду. Ведь он тогда еще во что-то верил. В идеалы! В светлое будущее, мать его! А его взяли и лишили веры – запросто, кровью и болью. Сашка был частью прошлого, свидетелем прежней наивности Андрея, а свидетелей собственной дурости никто не любит. Поэтому Сашка должен был остаться в прошлом.
Но он вернулся.
– Брось, Андрей. Я понимаю: закрутился, завертелся. Да и чем бы ты помог? Добрым словом? Это ни к чему. Меня жалеть не надо!
– Не в жалости дело.
– А в чем?
Андрей не успел ответить.
– Обнаглел, да? Пьяный, да? Совсем нас не уважаешь, да?
Невысокий кавказец – ну, ясно, кавказец, ему ли, Андрею, не узнать кавказца? – вдруг оказавшийся рядом с ними, с возмущением взирал то на неприглядную пеструю груду на столике, то на Сашку. И говорил, говорил:
– Мы тебе работу дали. Мы деньги платили! А ты водку пить, да?
– Это мальчишки.
– Знать не хочу ни про каких мальчишек. Товар денег стоит, да? Товар брал ты, да? Ты за него и заплатишь!
– Это твой хозяин? – спросил Андрей, только теперь сообразив, что Сашка имел в виду, сказав, что он «попал».
– А ты кто такой? – повернулся к Андрею кавказец. – Тебе чего надо? Тут наши дела. Ты своей дорогой иди. Лучше будет. Да?
– Нет. – Андрей схватил кавказца за отворот куртки и притянул к себе, дыхнул жарко в лицо: – Слушай, Алик…
– Я не Алик.
– Слушай, Алик, – повторил Андрей. – Если ты посмеешь еще раз повысить голос на моего друга, я за себя не ручаюсь. Доступно объясняю?
Кавказец побагровел.
– А теперь давай без ора, воплей и соплей. Что он тебе должен?
– Деньги.
– Ясно, что деньги. Сколько?
– Пусть сам скажет, – кавказец ткнул пальцем в сторону Сашки.
Андрей приподнял вопросительно брови.
– Посчитать надо, – неуверенно произнес друг.
– Посчитай. И ты, Алик, ему поможешь, – он встряхнул кавказца так, что у того клацнули зубы. – Считай! А я погляжу.
Минут десять кавказец и Андрей перебирали товар. Наконец цена была оглашена.
– Я отработаю, – сказал Сашка.
– Конечно, – блеснул опаловыми глазами кавказец. – День, два… Мы что, не люди? Мы понимаем.
– Отработки не будет, – отрезал Андрей, доставая кошелек.
– Не надо, – попросил Сашка, но Андрей уже отсчитывал купюры. Протянул их кавказцу:
– Держи. Здесь больше. Чтобы без претензий.
Кавказец схватил деньги, профессионально быстро пролистнул их:
– Хороший друг в беде не оставит. Друг он тебе, да?
Кавказец смотрел на Сашку. Смотрел на Сашку и Андрей.
