Саньку, кстати, в своё время именно такая постановка вопроса очень быстро привела в чувство…
***
– Молодой человек, кольцо! Вам куда?
Кто-то тронул Саньку за плечо и осторожно пошевелил. Он вздрогнул и открыл глаза.
– Лен?!.
– Кольцо! – вежливо, но настойчиво повторила женщина-кондуктор. – Вам здесь выходить?
Паганель кивнул, поднялся, прошёл к передней двери и спустился на перрон.
– С наступающим! – крикнула ему вслед женщина.
Он обернулся и опять кивнул. С шипением закрылись двери. Ледяной ветер, вывернувшись из-за отъезжавшего автобуса, хлестанул позёмкой в лицо. Санька зажмурился.
Дурной сон вовсе не окончился…
Пылевая лавинка, совсем пустяшная, ударила в спины уже спускавшейся с вершины команде, смахнув с крутого ледового склона две связки – Ленку с Пьером и Паганеля со Славяном. Паганель мало что сумел запомнить о тех трагических секундах, настолько неожиданно и быстротечно всё произошло. Лёгкий хлопок сзади… Предостерегающий окрик Витасика… Шипение – сначала вроде бы безобидное, а потом разом перешедшее в оглушающий свист… Белое месиво, в котором его колотило и кувыркало, с каждым мгновением стаскивая к скальному сбросу… Чей-то отчаянный крик: «Сашенька-а!!!»… И неожиданная опора под клювом ледоруба там, где вроде бы уже не за что было зацепиться… Рывок от натянувшейся верёвки…
Не веря в спасение, он долго боялся пошевелиться, и только фыркал и отплёвывался от снежной пыли, забившей нос и горло. Потом, чуточку отлежавшись, закрепился, как мог, и пополз к оглоушённому Славяну.
Кто звал его – выяснить не удалось. Да он и не стал. И так всё было ясно. В команде на такое обращение была способна только Ленка, но от неё удалось найти лишь кокетливую самовязанную шапочку. А Пьер исчез и вовсе бесследно. Неделя поисков ничего не дала. А потом сломалась погода, и они сами еле-еле унесли ноги…
***
В эту зиму тропинка до избушки едва просматривалась в глубоком снегу. Ни Витасик, ни Славян, ни Червонец нынче вовсе не рвались из домашних стен. Наелись мужики свободы и романтики по самое не могу…
Паганель вполне понимал друзей. Шок, пережитый на Победе, самой роковой вершине советских альпинистов, залечить могло только время. И залечит, куда денешься: просто слишком мало его прошло…
Пробираться в одиночку по занесённой тропе было непросто. И, скорее всего, бессмысленно. Веры в то, что Наташка всё-таки появится, у него почти не осталось. Только пока не хватало решимости признать это. И потом… куда денешься от надежды, даже если не осталось веры? А от любви куда денешься?
Идёшь от автобусного кольца – ждёшь свежих следов на тропе. Сидишь в пустой избушке – ждёшь шороха знакомых летучих шагов. Уходишь – ждёшь, что вот-вот из-за ближайшего поворота навстречу покажется тоненькая фигурка, припорошённая снежком. Должна же она здесь появиться, в конце концов? Не может не появиться! Или новогодние сказки сбываются только в детстве?..
Боль зародилась под утро. Сначала Паганель подумал, что просто заныли ломаные минувшим летом рёбра. Перелёг поудобнее – очаг боли сместился… То ли к сердцу, то ли под мышку… Или в пищеводе застряло что-то большое, острое и неповоротливое? Изжога? Непонятно…
Санька поднялся, зажёг свечу. Черпнул из котелка на печке тёплого чая. Осторожно глотнул раз, другой. Неприятное ощущение вроде бы улеглось… Он поворошил угли в печурке и бросил на них пару колотых полешек. Прикрыл дверцу и посидел несколько минут, бездумно вслушиваясь в потрескивание занявшегося пламени. Ещё раз глотнул чаю и прилёг, отвернувшись к стене. Всё было спокойно. Почудилось!
