– МИХАИЛ (разочарованно). – Понял! (Сожалеючи). – Какое прекрасное было начало! А чем закончилось!? И всё из-за этой твари! (Поднимает руки вверх, сжимает огромные кулаки, трясёт ими в воздухе). – Да я, эту гадюку прибью, как бешеную собаку!
– АКСИНЬЯ (спокойно). – И всё тки, Варька слово своё сдержала, подожгла, зажарить нас с тобой хотела! Ну, да ладно, Миша, мы с тобой живы и здоровы, а вот без сена, в зиму я осталась, это горе! Скотину чем кормить? Пожарных надо вызывать, может что-нибудь успеют затушить!
– МИХАИЛ. – Сеном я обеспечу, а сеновал поставят твои сыновья, так что не волнуйся. Ничего, Ксюша, любовь тоже требует жертв! А уж, как наша любовь, ни с какой потерей не сравнишь! Пусть все осуждают нас, а мы назло всем будем любить друг друга!
– АКСИНЬЯ (закрывает глаза). – Миша, я хочу, чтобы ты говорил мне такие слова до конца дней моих!
– МИХАИЛ. – Так и будет, Ксюша! Я сейчас думаю, как я мог быть таким слепым, не мог разглядеть, где моё счастье? А счастье, это ты! Всегда была рядом, а я не увидел!.. А ведь ты создана для меня!
– АКСИНЬЯ. – С тобой, Миша, мне ничего не страшно! (Обвивает его шею, его руки крепко сжимаются у неё за спиной). – Всё, Миша всё, тебе нужно уходить, иди, пока народ не собрался!
– МИХАИЛ (нехотя соглашается с её отказом). (Уходит).
ЗАНАВЕС
Картина двадцать седьмая
Лица: Аксинья, Михаил, Александр, Вера, соседки: первая, соседка другая, соседка Настя.
Действие происходит на улице у сеновала Аксиньи, обстановка та же, что и в двадцать шестой картине, затем в её доме. Обстановка та же, что и во второй картине.
– АКСИНЬЯ (взглядом провожает Михаила до дороги, незаметно проходит к себе домой, переодевается, распускает волосы, ложится в постель).
– АЛЕКСАНДР (жене). – Вера, на улице, что-то полыхает, наверное, пожар! (Оба подбегают к окну). – Это же наш сеновал горит! Вера, разбуди мать, а я вызову пожарных! (Уходит).
– ВЕРА (забегает в комнату к Аксинье). – Мама, вставай, наш сеновал горит!
– АКСИНЬЯ (соскакивает с кровати, подбегает к окну, открывает занавеску, видит, как полыхает сеновал, по-настоящему изображает из себя несчастной женщиной, причитает). – Господи, чем же будем кормить скотину? И за что нас люди ненавидят, кому мы сделали плохого? (Собирает волосы в пучок, закрепляет шпильками, набрасывает халат, выбегает на улицу).
– АЛЕКСАНДР (встречает её, обнимает). – Не плач, мам! Слезами не поможешь! (После короткой паузы). – Я никак в толк не возьму, почему он загорелся, или специально кто поджог?
– АКСИНЬЯ. – Откуда мне знать, сынок? Тушить надо, там столько сена!
– АЛЕКСАНДР. – Пожарных я уже вызвал, что-то долго их нет! Да, что с этого сена будет? Зальют водой, его не просушить за всё лето. Пусть бы лучше быстрее сгорело, а то огонь перекинется на соседские сараи! А за сено, мама, не волнуйся, не останемся без корма!
– АКСИНЬЯ (сама себе). – Какая я молодец, никто ничего не заподозрил, и сын поддерживает! (На пожар сбежались все соседи).
– СОСЕДКА первая. – Так Аксинье и надо! Молодец Потапиха, всё-таки захватила своего Мишку, сколько верёвочка не вьётся, а конец будет! И Аксинье пришёл конец, теперь заживо сгорит! – СОСЕДКА другая. – Ты что такая кровожадная?
– СОСЕДКА первая. – А ты поставь себя на место Потапихи! – СОСЕДКА другая. – При чём здесь Потапиха?
– СОСЕДКА первая. – А при том, что её Михаил с Аксиньей любовники!
