Слёзы подступили к глазам, но я не позволила им выйти.
— Я знаю, что он считает нас проблемой. Но я буду бороться за тебя. Даже если придётся бороться с ним.
Я закрыла глаза, чувствуя тепло своей руки на животе.
— Просто запомни, малыш. У тебя всегда будет мама. И она любит тебя.
Эти слова были едва слышны, но я знала, что это правда.
Я заснула, погружённая в свои мысли, впервые за долгое время чувствуя спокойствие.
***
Утро началось тихо, как будто мир решил дать мне передышку. За окном был серый январский день, но квартира была залита уютным теплом. После вчерашнего визита Влада я чувствовала странное спокойствие.
Его слова не выходили у меня из головы: «Ты больше не должна справляться одна».
Я не знала, что он имел в виду, но впервые за долгое время почувствовала, что во мне что-то сдвинулось.
Суп из ресторана, который он принёс, я доела за завтраком. Даже эти простые действия казались невероятной заботой. А потом в голову пришла мысль, которой невозможно было сопротивляться.
Мне захотелось груш.
Не просто захотелось. Меня накрыла волна нестерпимого желания. Груши — сочные, мягкие, сладкие.
Я усмехнулась, понимая, как странно это звучит. Но беременность была полна таких сюрпризов.
Я накинула пальто, взяла сумку и отправилась в ближайший супермаркет.
Магазин был полупустым — утро, будний день. Я медленно шла между рядами, выбирая продукты, пока не дошла до отдела с фруктами.
Груши лежали на прилавке — блестящие, жёлтые, идеальные. Я взяла одну, затем вторую, третью. Мои руки потянулись за четвёртой, когда услышала знакомый голос за спиной.
— Катя?
Я замерла, словно ударившись о стену.
Обернувшись, я увидела её.
Мать.
Она выглядела постаревшей, но всё так же неряшливо одетой. Шарф был небрежно наброшен на плечи, пальто расстёгнуто. Глаза красные, как будто она плохо спала.
— Мама? — мой голос прозвучал тихо.
Она оглядела меня, словно пытаясь понять, действительно ли это я.
— Ты… здесь? — пробормотала она.
— Я живу здесь, — ответила я холодно.
— Почему ты не звонишь?
— Потому что мне нечего сказать.
Её лицо напряглось.
— Катя, ну зачем ты так? Мы же всё-таки семья.
— Семья? — я усмехнулась. — С каких это пор?
Она смотрела на меня с виноватым выражением, которое я видела тысячу раз.
— Мы с отцом хотим… исправить всё.
— Исправить? — я сложила руки на груди. — Вы пьёте всю мою жизнь. Вы разрушили всё, что могли разрушить. И теперь хотите «исправить»?
— Катя, не надо…
— А что, мама? Что не надо? Говорить правду?
Она отвела взгляд, будто пыталась найти поддержку в чужих лицах, но вокруг никого не было.
— Я знаю, что ты нас ненавидишь.
— Ненавижу? — я почувствовала, как во мне поднимается злость. — Я слишком устала, чтобы ненавидеть.
Мать молчала.
— Ты знаешь, почему я не звоню? — продолжила я. — Потому что я не хочу, чтобы мой ребёнок жил так, как жила я.
Её глаза расширились.
— Ты… беременна?
— Да, — ответила я твёрдо.
— Катя, я…
— Нет, мама. Ты ничего не можешь сказать. Ничего, что изменило бы хоть что-то.
Я забрала пакет с грушами и развернулась к выходу.
***
Я сидела на кухне, уставившись на груши, которые так хотела полчаса назад. Желание исчезло вместе с напряжением, оставшимся после встречи с матерью.
Эти разговоры всегда выбивали меня из колеи. Даже спустя столько лет я не могла смотреть на неё без горечи.
Она выглядела ещё хуже, чем раньше. Казалось, алкоголь окончательно вытянул из неё всё живое. А её слова…
