— Отец! — пытаюсь спорить, от ужаса происходящего за голову хватаюсь, сегодня они просто превзошли сами себя.
— Номер тебе новый заведëм, чтобы этот никогда не смог дозвониться.
— Отец! — кричу, тянусь, забирая сотовый.
Не хочу даже думать о том, что на самом деле Дима и так не знает моего номера и никогда его не знал.
— Что-то, мне кажется, не то мы, Игорь, делаем, — резко вытирает мать слёзы, трëт щёки кулаком.
— Это ещё почему?
— Кобель гостиничный теперь должен жениться на нашей девочке, раз испортил. Надо к родителям его идти.
Оборачивается ко мне.
— Этот, — мама делает паузу, — мальчик с вами учится?
— Мила, блин, — разразившись громким злым смехом, — приди в себя! Не женится он ни на ней, ни на любой другой девочке, которую испортил. Ты видела, как он перед нами выперся в чём мать родила? Он даже срам свой не прикрыл. А номера в этой гостинице — вся моя месячная зарплата на заводе! Это чей-то богатенький сынок, он удовольствие получил и забыл, как её звали!
— И что теперь делать?! — заходится в новой истерике мать.
Отца я таким ещё не видела никогда. Он зол настолько, что едва сдерживается. Мне кажется, если бы он не вёл машину, то сейчас с размаху врезал бы мне по лицу. Его глаза налились кровью, а дыхание похоже на выход пара проходящего мимо паровоза.
— Что-что?! Смириться, что дочь твою тупорылую мажор какой-то ради своего развлечения использовал. А раз она такая ограниченная, что сама с ним пошла, то и переживать нечего! — орёт отец, не в силах принять произошедшее. — Дома её запрем, в университет как маленькую водить будем, раз взрослая выросла и не знает, что хорошо, а что плохо. Научим её дисциплине и, самое главное, думать, прежде чем делать. Пусть ей будет стыдно, что батя встречает с пар и провожает на пары!
Дальше я уже не слышу, зажимаю уши, свернувшись в комочек и сотрясаясь от рыданий.
***
Следующие несколько дней проходят как в тумане. С родителями я не разговариваю. Как и всегда, после крупных ссор в нашей семье, постепенно мама и папа начинают ко мне подлизываться, понимая, что перегнули палку.
Хотя, честно говоря, так сильно они не орали на меня никогда в жизни.
Резкие слова, оскорбления, нанесенные в приступе их чокнутой неандертальской ярости, постыдные обвинения в адрес Димы — всё это никуда не делось, глубоко и прочно засев в моей голове. Обычно я прощала родителей, выгораживая их, принимая их желание контролировать меня, списывая это на заботу и любовь, находя им оправдание. Но не в этот раз. Даже вздохнуть не могу, настолько сильно они обидели меня, оскорбив и уничтожив.
Я просто не могу их видеть.
Дима… Я так много о нём думаю. Вспоминаю его улыбку, смех, прикосновения, смелость и горячий взгляд. В нем есть всё то, чего так сильно не хватает мне самой. Он живёт жизнью, о которой я только мечтаю.
Закрываю глаза и фантазирую, представляя его поцелуи. Это теперь мой маленький мир, кокон, в который я спряталась, укрывшись от всего мира.
Всё время представляю, что могло бы быть, если бы он не открыл чёртову дверь. Если бы я пошла открывать её сама или попыталась остановить его. Я виню во всём себя, ведь поговори я нормально с матерью по телефону, убеди, что со мной всё в порядке, возможно, они не устроили бы этот цирк. Хотя кому я лгу? Конечно, устроили бы, всё равно стали бы искать, даже если бы я тысячу раз позвонила им по телефону.
