– Ну не справляется Римма! – объясняла им Ваховская.
– Да кто она тебе? – бушевали женщины. – Даже не родня. На квартиру твою поди зарится.
– Да как вы можете?! – негодовала Дуся и шла красными пятнами.
– Дура ты, Евдокия, – печально изрекала мастер.
«Сама дура!» – хотелось ответить Дусе, но она не решалась: обидится ведь человек, неловко как-то – сколько лет вместе.
«Всего год потерпеть», – уговаривала себя Евдокия, но ни о чем, кроме своих «вишенок», и думать не могла. Мало того, за эти три с половиной года она так вжилась в роль то ли бабки, то ли мамки, то ли незаменимой няньки, что в глубине души начала считать главной в жизни девочек себя, а не Римму.
Как только Дуся обнаружила в себе это свойство, то тут же отправилась в церковь и, выстояв огромную очередь к батюшке, опустилась на колени и начала каяться в собственной гордыне. «Виновата, виновата, виновата…» – отвечала Дуся на все вопросы священника, не улавливая их смысла. Выслушав внимательно, поп поднял прихожанку с колен и, строго глядя ей прямо в глаза, пробасил:
– Чего-то ты, раба Божия Евдокия, заговариваешься. С такими грехами, мать, и в церковь входить нельзя.
– А? – осеклась Дуся и сгорбилась.
«Вот тебе и а», – хотелось ответить уставшему от людского несовершенства батюшке, но канон требовал другого:
– Молись Отцу нашему… – посоветовал тот прихожанке и зычно выкрикнул: – Сле-е-едующий!
Ваховская вышла из церкви в смятении: гордыня не отпускала. «Больше не пойду!» – поклялась она, имея в виду Селеверовых. Но обещание не сдержала и, потратив на размышления целую ночь, утром отправилась по знакомому маршруту, обещая себе усмирить гордыню во что бы то ни стало.
Избавиться от чувства собственной значимости Евдокии Петровне Ваховской удалось. Не сразу. Постепенно. Во многом благодаря Олегу Ивановичу Селеверову, воспринявшему появление Дуси как прекрасную возможность направить свою энергию в более благодарное, чем воспитание детей, русло. В конце концов, кто, как не он, пообещал своей Мусе «все золото мира»?
«Дал слово – держи», – подбадривал себя Олег Иванович, изучая Устав КПСС. Именно там, думалось ему, и зарыта удача. Неужели еще сто лет ждать, пока из мастера участка попадешь в кресло начальника цеха и так по восходящей. Есть путь и короче: устав – партия – партком. А там и до собственной квартиры недалеко. Главное, отбросить все лишнее: конкурентов, родственников жены и еще эту, навязавшуюся ему на голову… Нет, ей спасибо большое, конечно. Но каждый день видеть дома эту тетку двухметрового роста?! Увольте. И вот ведь что обидно: одна, как перст, но зато в квартире. Где, спрашивается, справедливость?
– Олежа, – прижималась к нему ночью жена. – Если бы не Дуся!
Селеверову становилось стыдно, и он с готовностью поддакивал Римке, таким образом маскируя недобрые дневные мысли.
– Поговори с ней, – начинал издалека Олег Иванович.
– Об отпуске?! – уточняла недальновидная Муся.
– О квартире, – менял направление беседы хитрый Селеверов.
– Даже не думай! – взвивалась жена и со злостью тянула на себя одеяло. – Пока сама не предложит, рта не открою.
– А чего это ты такая принципиальная стала? – ехидно интересовался Олег. – Или боишься, что без родственников скучно станет?
Римка приподнялась на локте, заглянула в мужнино лицо и, недобро сощурив глаза, проговорила:
– Ты меня моими родственниками не попрекай. Я их себе не сама выбирала. Твои-то чем лучше?
