– Тебе отказали, Бланж. – Он развернулся и направился к выходу. – Угомонись уже.
Я же так и остался стоять, опираясь локтем о стойку.
– О нет, они передумали. – Я широко улыбнулся, наслаждаясь произведенным эффектом. – Я ведь теперь тоже гражданин Америки, ты не знал?
Марс остановился. Резко обернулся:
– Что ты несешь?
Его лицо стало непроницаемым. И без того острый профиль еще больше заострился. Взгляд упал на кольцо на моем безымянном пальце, который я демонстративно приподнял, словно средний.
– Любовь, Марс. Она творит удивительные вещи. Попробуй. А то тебе уже тридцатник скоро.
– И кто же она? Модель, начинающая певичка, актриса?
– Обычная студентка, фотограф. – Я развел руками. – Тебе стоит быть ближе к народу, Марс. Зазнался ты совсем.
– Опустился так низко, что решился на фиктивный брак?
Зашибись. Быстро же он сложил два и два. Хотя мы слишком хорошо знали друг друга, чтобы я мог надеяться на то, что до него не дойдет.
– Почему фиктивный? – с улыбкой спросил я. Доставать его, как капающая на голову вода, – тактика верная, многократно испытанная и всегда работающая. – Очень даже настоящий.
– Миграционная служба проверит.
– Ты не посмеешь.
Потому что это почти расписаться в своей неуверенности. Низко. Мелочно. Не в стиле Марса.
– Поспорим?
Он выпрямился, самой позой показывая, что в его словах нет ни намека на шутку. В глазах читалось предельно ясно: его ненависть ко мне не меньше той, что я сам к нему испытываю. Я подошел ближе, произнеся:
– Слушай, козел, угомонись, а? Это честное соревнование, смирись уже.
– Не я первый это начал.
– О чем ты?
– Потому что ты, говнюк, испортил мой байк на «Red Bull Imagination».
– Что ты несешь, Марс? – Я скривился.
– Думал, я не замечу, что ты мотор мой пытался из строя вывести?
– Проспись, а? У тебя явно глюки.
– Вот и посмотрим, – процедил он, дернув на себя ручку двери.
– Мудак.
– Ублюдок.
С нашей с Бланжем фальшивой свадьбы прошло три дня. За это время мы не встречались, не звонили друг другу и даже парой слов не перекинулись. Я знала: он занят документами, поэтому, не затягивая, прямо с утра понедельника тоже нырнула в это бюрократическое болото.
– Миссис Бэлэнджер?
Сотруднику службы социального обеспечения пришлось повторить дважды, пока я поняла, что он на самом деле обращается ко мне.
– А? Да! – Я подскочила, подбежала к стойке и протянула заполненные бумаги. – Только не Бэлэнджер, а Бель-анже, – разделив на две части, проговорила я. – С ударением на последнее е. – Прав был Бланж, говоря, что с фамилией придется помучиться. И, определенно, привыкнуть к ней.
Моя прежняя – Эванс, простая, словно стена сарая, и в то же время затертая, как старое ковбойское седло, уступала по частоте использования разве что Смитам и Браунам. Она была привычной, как разношенные ботинки, уютной и незамысловатой, но в то же время я дико мечтала от нее избавиться, ведь эту фамилию благодаря одному из Норманов носила моя мать, а быть частью ее семьи я давно не имела никакого желания.
«Жаклин Беланже» звучало как маленькое кафе где-нибудь в старом Париже. Как бокал вина на столе, застеленном хлопковой скатертью. Как залитые солнцем ступеньки Монмартра. И несмотря на то что Бланж не был французом, его франко-канадские корни в соединении с моим именем рождали нечто прекрасное. Словно поэма.
– Итак, миссис Бэлэнджер? Ой, вернее…
Я обреченно прикрыла глаза. Поэма, слова которой никто не мог выговорить.
