— Подожди, Ника! Мы еще не закончили с организационными моментами.
Мы яростно пронзаем друг друга взглядами. В глазах Петрова неподдельный интерес, он словно какое-то экзотическое насекомое рассматривает, гусеницу там или блестящего жука. Я закусываю губу и опускаю глаза. Не хочу, чтобы этот мерзавец что-то важное про меня понял.
Петров осторожно кладет камеру на стол, придвигает ко мне:
— Почему ты так себя ведешь? Я тебе неприятен?
У меня перехватывает дыхание. Так и хочется ляпнуть что-нибудь про то, что наглость второе счастье. Но вместо этого я молчу.
— Ты зла на меня за тот поцелуй? — вкрадчиво спрашивает он. — Хочешь, я прямо сейчас извинюсь?
М-да, он, кажется, и правда забыл, что когда-то травил меня. Склероз — это так удобно!
Я многозначительно пожимаю плечами.
— Я не зла. Я просто неприветлива. Новые люди частенько меня подбешивают.
Петров улыбается и накрывает мою руку своей.
— Значит, надо сделать так, чтобы я перестал быть новым.
Его прикосновение почти обжигает. Никогда такого не чувствовала! Я отдергиваю руку, словно от утюга и, чтобы скрыть непрошеную взвинченность, поправляю волосы, уточняю:
— Что ты имеешь в виду?
— Нам нужно проводить больше времени вместе. А ты что подумала?
6. Глава 5. Никита
Я совершенно не понимаю, что со мной происходит. Пупс донес, что Ника в буфете, и я прилетел сюда в полной уверенности, что задам этой кукле серьезную трепку. Но злость моментально испарилась, как только я увидел ее взволнованные васильковые глаза.
Твою ж мать! Надо было все-таки ангажировать блогершу с губищами-варениками, а не Нику. Ника слишком красива для того, чтобы с ней работать. У меня, похоже, выброс тестостерона каждый раз, когда она оказывается рядом.
А еще мне все время хочется ее трогать. Вот сейчас наши колени чуть соприкасаются, и это вызывает во мне непривычную, бешеную эйфорию. Кажется, еще секунда — и я начну лыбиться как конченный идиот. Только этого сейчас и не хватает, ага.
Ника с преувеличенным интересом разглядывает поверхность стола. Я нарочито хмурюсь и мысленно приказываю себе не пялиться на злючку слишком откровенно. Не для того, чтобы ей было комфортно, нет. Я стараюсь для себя любимого. То, что я перед собой вижу, слишком заводит. Особенно меня будоражит краешек кружевного лифчика, проглядывающий в вырезе Никиного сарафана. Ах, с каким бы удовольствием, я провел вдоль него сначала пальцами, а потом…
Так! Стоп, Никитос! Тебе срочно надо на что-то отвлечься. Надо подумать о чем-нибудь скучном, потому что млеть от избалованной куклы — это слишком, в твоем-то почтенном возрасте.
Я незаметно отодвигаю свое колено от Никиного. Становится чуть легче.
А теперь было бы неплохо закрепить эффект математикой! Двадцать девять умножить на двадцать семь равно… Равно…
Ника слегка облизывает верхнюю губу — и все промежуточные расчеты мигом вылетают из моей башки. Да она ведьма, не иначе!
Мне хочется выругаться, но вместо этого я придвигаю к себе Никину тарелку. В конце концов, я ведь и правда пропустил обед из-за того, что караулил злючку у себя в номере. Почему бы и не подкрепиться всем тем, что она так заботливо тут себе выбрала?
От тарелки очень вкусно пахнет. Говорят, мы то, что мы едим, значит, сейчас я составлю точный психологический портрет злючки.
Я подцепляю пальцами несколько кусочков картошки фри и отправляю в рот. Картошки на тарелке почти не остается. Так-так, а не помешаны ли мы на здоровом питании?
