Бесчеловечность - страница 19

Я проснулся из-за дикой головной боли. Все тело стонало и ныло, я не мог ни двигаться, ни говорить. Даже открыть глаза было огромной проблемой: веки были такими тяжелыми, что хотелось стать Вием. Через некоторое время мне все-таки удалось их поднять, и я увидел черный потолок с вмонтированными в него светодиодами, расположенными в форме Медведицы, какой именно не знаю, и понять это было невозможно, потому как лампы не горели. Такого потолка в моей жизни еще не было. Странно. Я пытался вспомнить, что происходило вчера, но давалось это с большим трудом: обрывки памяти всплывали перед глазами и ускользали так же стремительно, как появлялись. Громом среди ясного неба пронеслось в голове: «Мама погибла», – и я потер глаза, пытаясь понять, точно ли я не сплю. Вроде нет. Я мог бы предположить, что вчерашний роковой случай был всего лишь дурным сном, если бы надо мной утром навис другой потолок, белый, с минималистичной люстрой и лампой накаливания, но это был не он. Сзади послышался грохот, и я предпринял огромные усилия, чтобы перевернуться на правый бок, а после – выглянуть из-за спинки дивана.

На кухне просторной квартиры-студии стояла невысокая девушка и материлась на сковородку, выпавшую из подвесного шкафчика, и, похоже, ударившую ее по голове. Не все слова, которые девушка произнесла, я слышал ранее, и это было очень забавно.

– О, проснулся, суицидник, – сказала девушка, обернувшись после того, как поставила сковородку на плиту. – Есть будешь?

Я не понимал, о чем она говорит.

– Суицидник? С чего это вдруг?

– Ну, ты, как бы это сказать, умер вчера.

– А как я тогда с тобой разговариваю?

–Кто бы знал! Надеюсь, скоро все прояснится.

И тут я вспомнил, что происходило после того, как я узнал о смерти мамы. Вспомнил поездку со следователями, вспомнил, как купил виски и пиво, вспомнил, наконец, крышу на Новом Арбате и последнюю секунду жизни, собственно, тоже вспомнил.

– Ну, так что, есть будешь? Я яичницу делаю, тебе тоже могу пожарить.

– Давай, – отмахнулся я. – Слушай, это, конечно, все очень странно, но почему я тут? Я же умер. Вот ты сказала – и я вспомнил, как оступился и упал с крыши, значит, я мертв. Как я тогда разговариваю сейчас с тобой? Может, это плод моего, ну, как сказать, предсмертного воображения, и я в последнюю секунду спроецировал дальнейшую жизнь? Такой самообман мозга перед смертью?

– Хуевое у тебя воображение, если мозг спроецировал меня, – усмехнулась девушка и отвернулась к плите.

Я кое-как встал на ноги, потянулся на месте пару раз к потолку, громко зевнул и направился в ванную, не спрашивая разрешения у хозяйки. В ванной я включил воду в раковине и уставился в расписанное белыми линиями зеркало. Лицо, конечно, помятое, но жить можно. Ни синяков, ни ссадин, типичное лицо после попойки, ни больше, ни меньше. Наскоро умывшись и прополоснув рот зубной пастой хозяйки, я вышел обратно в жилую зону, где уже повсюду стоял запах немного подгоревшей яичницы, но не так подгоревшей, что есть противно, а именно до образования твердой золотистой корочки.

– И как ты с крыши упал? – поинтересовалась девушка, пока я садился напротив нее за круглый стол. Только в этот момент я заметил, что расхаживаю по квартире в трусах и футболке, причем не в своей.

– Шел по карнизу и сорвался. Приятного аппетита, кстати, – безэмоционально ответил я.

– Спасибо, – отмахнулась она. – И все же, что ты там делал?