– Полагаю, здесь вы можете не задавать подобных вопросов: попытайтесь сообразить сами.
«Действительно, – отчего-то подумалось мне, – зачем спрашивать кого-то, если всё равно окончательный ответ найдёшь в себе».
Жорж натянул поводья и стал отдаляться, а я, обернувшись, крикнул ему: – Так это Сигизмунд Лазаревич Маузер-Альпеншток! – Без сомнения, мне стало ясно всё относительно этого существа с невообразимым именем, проводящего сутки напролёт за переносом манускриптов в цифровой архив. Странные имена вообще отличали изделия моего коллеги, в особенности после серии неолитиков. О, эти создания из плоти, крови и рефлексов, да их была целая армия. Один из образцов, XIV, с повреждённым мизинцем на левой ноге, подлежал ревиталированию, однако спецсотрудники заказчика спутали его с XVI-м, в результате чего Жоржу, в конце концов, когда недоразумение обнаружилось, пришлось подвергнуть этой процедуре не только XIV-го вслед за XVI-м, но и самих спец. сотрудников. Впрочем, командировочные листы им были отмечены в надлежащем порядке, и подмены никто не заметил.
Мы стремительно сближались; конь, разгорячившись, из ноздрей выпускал пар.
Но как мы сюда попали? Жорж накануне говорил о важном деле, об эксперименте, имеющем непосредственную важность для повседневности. Путь между вопросом и ответом часто пролегает через пустыни, овраги и леса. Птица, поднявшись в небо, свободна в своём полёте, ей не страшно бездорожье, но и она опасается гор. Человек, взлетая мыслью, всё же привязан к самому себе: от этого не оторвёшься так просто, не сменишь, как пару сапог, – и, обойдя все препятствия, оставив за спиной себя прошедшего, находишь ответ в себе настоящем. Жорж говорил о способе двигаться быстрей.
Чёрная сотня резвых лошадей, управляемая неистовыми наездниками, мчалась нам навстречу; послышался топот копыт, сминающих снег. Вне всякого сомнения, предстоял стремительный бой. Наша передовая линия выстроилась подобно клину журавлей; мы с Жоржем и Сигизмундом Лазаревичем Маузер-Альпенштоком, теперь подтянувшимися ко мне, оказались впереди и обнажили своё оружие. Противник повторил характерный жест, и сотня сабель, поднятых вверх, засверкала в лучах восходящего солнца. Впрочем, отметить красоту панорамы было некому, так как прессу никто о событии не предупреждал, а мысли участников были поглощены иными соображениями.
– Ура! – издал Жорж древний боевой клич, и равнина откликнулась сначала стократным, а затем и двухсоткратным его повторением. Так я осознал, что супостат одного с нами роду-племени. Все замахали саблями, и отряды столкнулись.
Звон клинков, эта музыка битвы, крики падающих ниц, ржанье лошадей, оголяемая стерня посреди безымянного поля, кровь на снегу.
Мир завертелся, и лишь масть лошадей позволяла отличать врага. Мой первый противник был хмур, с бородкой в духе Ивана Грозного и более всего напоминал схимника – ах, так это же всем известный как дядюшка Ау милейший из людей. Теперь, впрочем, он проявлял свою отнюдь не безобидную, раньше мне неизвестную сторону: легко поворачивая саблей, он, похоже, превосходил меня опытом. Сталь гудела в моей руке, кисть едва выдерживала удары. Но человек – не просто существо на двух ногах без перьев, он продолжает себя в окружающих вещах. Мой конь, оступившись, перенёс хозяина в тыл соперника, и я, собравши волю в кулак, в неожиданном выпаде поразил врага в бок, и тот повалился наземь.
