Всех, кто оказывался здесь впервые, удивляла простота его служения. Это было не привычное певучее чтение: голос о. Иоанна звучал ясно, отрывисто, каждое слово слышалось и обретало смысл, как будто впервые. Видно было, что слова льются из глубины чистой и верующей души. Он мог выйти из алтаря и присоединиться к певчим. Пел с воодушевлением, выделяя интонацией отдельные слова. Особенно благоговейно причащал, напоминая: «Целуйте Чашу. Ребро Спасителя целуете».
Едва заканчивалась служба, как о. Иоанн оказывался стесненным со всех сторон. Один из паломников с сочувствием спросил как-то служителя храма:
«Неужели у вас всегда так?»
Сторож только сокрушенно вздохнул в ответ:
«Эх, милый, ежели бы так всегда. А то, вот, под Успенье так, как есть, сшибли с ног батюшку».
«То есть как?»
«А так, сронили вовсе наземь и пошли по ем, как по мураве».
«Ну а он что?»
«Известно – агнец Божий, встал, перекрестился и хоть бы словечко…»
Но и в этом «море» о. Иоанн творил про себя молитву.
Часто можно было наблюдать такие сцены. Вот хорошо одетая дама передает батюшке пакет, а он тут же благословляет его заплаканной женщине в стареньком платье. Первая невольно вскрикивает: «Да ведь там же пять тысяч рублей!» (по тем временам сумма огромная) – а на это слышит тихое: «Вот ей-то они и понадобятся».
С раннего утра до поздней ночи о. Иоанн был на людях. У него не было частной, «своей» жизни. Кто только не обращался к нему: генералы и рабочие, ученые и врачи, бедняки и студенты, монахи и миряне. Прозорливец, одним он говорил, в чем их жизненное призвание, других утешал, третьих обличал с любовью. Возвращаясь домой, он обнаруживал, что его ожидает множество людей, а на рабочем столе, как обычно, сотни писем и телеграмм, и во всех – просьбы о помощи, о молитве за тяжелобольных, о людях, попавших в беду.
И о. Иоанн молился о каждом. «Посторонней» беды для него не существовало. В Кронштадте он ходил по домам, исповедовал, соборовал и причащал больных. Часто ездил и по России, для того чтобы помочь простым людям, поддержать и наставить монахов и мирян. Пожертвованные ему деньги батюшка непрестанно рассылал по приютам и бедным монастырям.
Усилиями и молитвой кронштадтского пастыря был спасен, например, монастырь в Вирове, создававшийся трудом и слезами нескольких насельниц. Последующая история этой обители явила один из ярких примеров русского женского монашества. В первые годы сестры жили впроголодь, однако матушка Анна, настоятельница монастыря, взяла за правило не отказывать никому из просящих: брала деньги в долг у местных помещиков и передавала их бедным семьям, без числа принимала больных, беспризорных детей, одиноких стариков, нищих, и при этом без различия вероисповедания. Встал уже вопрос о закрытии обители за неимением средств, как вдруг на имя матушки пришло письмо от о. Иоанна Кронштадтского с весьма внушительной суммой, а затем потекли пожертвования из Петербурга, Варшавы; наконец, вмешался и сам Государь, сделавший значительные пожертвования монастырю из личных средств своей семьи. И сколько было подобных примеров!
Во время летних путешествий о. Иоанна на теплоходе люди, сопровождавшие его, не переставали удивляться: в каждом городе, на каждой стоянке батюшку ожидали «его дорогие» – те, с кем его связывали личные, духовнические отношения. Это был поистине всероссийский пастырь.
