Теперь уже я сама позвонила Медведю и попросила встретиться. Он приехал ко мне с букетом цветов, шампанским для меня и бутылкой водки для себя. Все как в былые времена. Он старался быть, как всегда, шумным, веселым, остроумным, но у него плохо это получалось. Может, кто-нибудь чужой и клюнул бы на его шуточки, поверив в искренность его мажорного настроения, но только не я. Мы сели на кухне, я настругала сыру, колбасы, нарезала салатов. Когда мы разлили шампанское в бокал, водку в стопочку, и я протянула руку, чтобы чокнуться, он отвел свою в сторону и сказал:
– Давай, не чокаясь. Помянем. Я ведь к тебе опять с похорон. Наши пошли…
Он назвал мне имя, фамилию вновь упокоенного: Стас Круглов. Он играл когда-то в каком-то составе на саксофоне. Но я не могла его вспомнить. Медведь всегда был очень общительным, всегда в его окружении было полно друзей-товарищей. И, главное, он умудрялся со всеми поддерживать отношения, не терять из вида, «держать контакт», как он выражался. И он всегда оказывался кстати, когда ему звонили, чтобы помочь в переезде, ремонте или вот в таких скорбных делах.
– Знаешь, Стас, еще в больнице, когда я его навещал, просил меня, чтобы ему на дорожку в мир иной сыграли что-нибудь из нашего старого репертуара. Его мечта была послушать в натуре своего кумира, американского саксофониста Чарли Паркера. Представляешь, они умерли почти в один день. Тот тоже пил, да еще наркотики. Ну, в общем, я собрал небольшой джаз-бэнд, и мы ему отыграли его любимые мелодии… В общем, здорово получилось. Он был бы доволен. Он очень талантливый был. Скажи мне, умная Муха, почему в наше время как человек талантливый, так ему счастья мало достается, да и жизнь короткая…
– А когда и кому на Руси жилось вольготно и весело? – задала я вопрос, не ожидая ответа. – А времена, как сказал поэт, не выбирают. В них живут и умирают…
– К месту сказано, ссылка на первоисточник помогает. Понимаю, но принять не могу. Сколько молодых ребят погибло уже в наше время! Афган, Чечня и вообще Кавказ, Балканы, региональные конфликты то тут, то там. А эти катастрофы, Чернобыль, взрывы, теракты, гибель подлодки, авиакатастрофы. Даже обычная статистика на наших дорогах как еще одна война. Давай выпьем.
– Давай, конечно, только я считаю, что все равно нашей главной бедой остаются пьянство и лень, а уж когда они вместе – это конец полный. Ведь твой талантливый друг пил?
Медведь, низко склонив голову, кивнул утвердительно, а потом еще сделал знакомый жест рукой, означающий, что пил и очень сильно.
– Ну, вот, и Крокодил в последние годы, я знаю, тоже стресс снимал… – сказала я и выпила, не чокаясь, не шампанского, а водки. Я молчала, Медведь тоже. Он встал, подошел к окну, отвернувшись от меня, шмыгнул носом, смахнул слезу (или мне показалось?), поднял рюмку.
– Давай, за наших, за одноклассников, которые уже на встречу не придут, им туда (Медведь поднял указательный палец вверх) не дозвониться. Светлая им память.
Потом мы перешли в комнату, сели на пол, где были разложены папки с документами, и я объяснила, зачем его позвала. Медведь был просто ошарашен моим рассказом о «подпольной» деятельности Крокодила за рубежом. Он осторожно брал старые письма начала ХХ века, военные рапорты, фотографии, приказы о награждении и т. д., читал, рассматривал, вздыхал, запивая свои впечатления водкой, которую перетащил из кухни.
