Милое русскому человеку тихое однообразие. Аристарху особенно нравились мгновения, когда поезд по насыпи влетал на открытый мост… В эти минуты ему казалось, что подобно птице он взлетает над землёй. Сердце начинало учащённо и радостно биться. Барышня, что сидела через проход, ойкала и демонстративно прикрывала ладонями глаза.
Публика в вагоне постепенно освоилась, начала знакомиться, делиться впечатлениями. Напротив Аристарха сидел господин в инженерной железнодорожной форме, с седеющими висками и строгим выражением лица. Как только Аристарх отвлёкся от окна, их взгляды встретились.
– Аристарх, – представился он, – драматический актёр.
– Павел Петрович Алымов, инженер-путеец, – ответил мужчина.
Через проход от них сидела солидная разговорчивая дама с той самой пугливой дочкой, которую, похоже, звали Лизонька. Лиза была похожа на институтку. Она прятала руки в муфту, смотрела поверх голов и демонстративно не желала замечать Аристарха.
В следующем ряду сидел купец непонятно какой гильдии, но, по рассказам, непременно первой. Потому как разбирался он во всех видах торговли и ведения дел. Знакомо ему было всё: как правильно вязать пеньку, в какую пору снимать щетину, какие вина и коньяки самые лучшие, и в какое время их следует подавать к столу. По рассказам, его торговые ряды располагались во всех крупных городах от Астрахани до Петербурга и Москвы. Аристарх по этому поводу задумался только об одном: отчего же господин едет тогда в вагоне второго класса? Должен быть непременно первый, и поезд соответственно курьерский, а не пассажирский. Большинство людей устроены именно таким образом. Всем хочется казаться на класс выше, чем на самом деле. Те, у кого это не получается, как минимум выглядят смешно.
Солнце, перейдя в соседнее окно, стало метаться неуёмными бликами внутри вагона. Павел Петрович, слегка наклонившись, произнёс:
– Скоро станция Любань. Если желаете, можем прогуляться. Заодно здесь недурно можно отобедать в буфете. Поезд стоит долго. Паровоз будет заправляться и обслуживаться в депо.
Ход стал заметно снижаться, паровоз неистово свистел. Показались первые деревянные домики, островерхая церковь с золочёным куполом. Постукивали железом буфера, опять что-то протяжно скрипело.
На переезде, отгороженный от поезда полосатым шлагбаумом, стоял деревенский люд. Мужики в затёртых армяках, тулупах и одинаковых треухах из бараньих шкур мехом кверху. Неуёмная детвора из любопытства постоянно норовила подлезть под шлагбаум. Сдерживал их суровый на вид дежурный по переезду в форменной шинели. Позади мужиков стояла мохноногая лошадёнка, запряжённая в розвальни, застланные сеном. От её кудлатой спины валил пар. В углу розвальней боком к поезду сидела баба. Обеими руками она прижимала к груди свёрток в цветастом одеяле, прикрытый сверху тулупом. Явно это был ребёнок. Её огромные голубые глаза светились от любопытства и восторга ярче цветастых лоскутков на одеяле, а в удивлённых глазах метался вопрос: «Кто они, эти господа, если могут так запросто ехать в тёплом вагоне со стёклами из Петербурга в Москву? Доведётся ль ей когда-нибудь, хоть один разок так вот посмотреть на мир из окна поезда?»
Аристарх внимательно смотрел на них и размышлял: «Вот бы спросить: о чём думают в этот момент женщины, ребятишки, мужики? Что они понимают в происходящих событиях, вещах?»
Любань… За окнами вагона плавно проплыл двухэтажный, вытянувшийся вдоль железной дороги вокзал, застывшие от любопытства фигуры и лица людей. Железнодорожник в станционной форме, похоже, замер возле блестящего колокола, на середине платформы.
