– Делают вид, будто от них что-то зависит, да? – усмехается Аликс, и линза иллюминатора забавно искажает ее лицо. – Знаешь, им очень, очень не нравится, что не они тут командуют. – И с удовольствием, которое, вероятно, относится скорее не к корпам, а ко взрослым вообще, она добавляет: – Пора им узнать, каково это.
– Меня это не радует, – неожиданно говорит Кларк.
– Переживут.
– Я не о том, – качает головой рифтерша. – Просто я… Господи, тебе же четырнадцать. Тебе не место внизу… я это к тому, что тебе бы сейчас наверху нежничать с каким-нибудь р-отборщиком…
– С мальчиками? – фыркает Аликс. – Это вряд ли.
– Ну, тогда с девочками. Так или иначе, тебе бы сейчас на волю, а не торчать здесь.
– Лучшего места для меня не найдешь, – просто отвечает Аликс.
Она смотрит в окно, за три сотни атмосфер сразу – подросток, на всю жизнь запертый в клетке холодного черного океана. Лени Кларк все бы отдала, чтобы ей было чем возразить.
– Мама об этом не хочет говорить, – помолчав, продолжает Аликс.
Кларк остается безмолвна.
– О том, что произошло между вами, когда я была маленькой. Люди болтают о всяком, когда ее нет рядом, так что я кое-что подслушала. Но мама молчит.
«Мама добрее, чем можно было ожидать».
– Вы были врагами, да?
Кларк качает головой – бессмысленный и невидимый в такой темноте жест.
– Аликс, мы просто ничего не знали друг о друге до самого конца. Твоя мама просто хотела предотвратить…
«…то, что все-таки случилось.
То, что я пыталась начать».
Речь – это так мало. Ей хочется вздохнуть. Заорать. Все это недоступно здесь, со сплющенными легкими и желудком, с накачанными жидкостью полостями тела. Она может только говорить – монотонная пародия на голос, жужжание насекомого.
– Это трудно объяснить, – равнодушно и бесстрастно передает вокодер. – Тут словом «враги» не отделаешься, понимаешь? Там было и другое, фауна в сети тоже делала свое дело…
– Это они ее выпустили, – упорствует Аликс. – Они это начали, а не ты.
Под «ними» она, конечно же, имеет в виду взрослых. Вечные противники, предатели, испортившие все, что возможно, для следующего поколения. И тут до Кларк доходит, что Аликс не причисляет ее к отвратительному заговору взрослых – что Лени Кларк, Мадонна Разрушения, каким-то образом приобрела в сознании этого ребенка статус почетной невинности.
Ей больно от этого незаслуженного отпущения грехов. В нем чудится нечто отталкивающее. Но ей не хватает духа поправить подружку. Она выдавливает из себя лишь бледную неуверенную поправку.
– Они не нарочно, детка. – Кларк грустно хмыкает – звук выходит, как от трения наждачной бумаги. – Никто-никто тогда не делал ничего нарочно, просто все так сложилось.
Океан вокруг нее стонет.
Этот звук – нечто среднее между призывом горбатого кита и предсмертным криком гигантского корабельного корпуса, лопающегося под напором воды. Он наполняет океан и частично проникает в переговорное устройство. Алекс недовольно морщится.
– Терпеть не могу этого звука.
Кларк пожимает плечами, в душе радуясь, что разговор прервался:
– Ну, у вас, корпов, свои средства связи, у нас свои.
– Я не о том. Я про эти гаплоидные звенелки. Говорю тебе, Лени, он просто ужасный тип. Нельзя доверять тому, кто способен издавать такие звуки.
– Твоя мама ему вполне доверяет. И я тоже. Мне пора.
– Он убивает людей, Лени. И я не только про папу говорю. Он многих убил. – Тихое фырканье. – Об этом мама тоже никогда не говорит.
