– Матушка Яра! – тонкий детский голосок прорезал ночь, заставив всех вздрогнуть и начать действовать. Яромира и Елена обернулись и увидели Анюту, бегущую к ним с ведром воды. Ведро шаталось и скрипело, обливая босые худые и все в синяках ноги девчонки. Лена сжала зубы, чуть пошатнувшись. Не привыкла она к таким картинам, ох, не привыкла.
– Что с сестрой? – спросила Яромира, стараясь не тратить время.
– Крови сильные, упала в обед, и началось почти сразу!
– В обед? – ахнула ведьма, – что ж сразу не позвали?
– Так этот… сказал не надо, бабы, мол, как кошки, отлежится и пройдет. Переносить запретил, чтоб в доме не пачкала.
– А что ж не в баню хоть?
– Так она новая, жалко ему!
– Ирод проклятый, – подала голос Ульяна, уже присевшая возле мечущейся в бреду Росавы, – а почему она упала-то?
– Не знаю, – девочка поставила ведро и всхлипнула. – Я сегодня коз бегала пасти, одна отвязалась и я ее искала долго, а когда вернулась Росавка уже здесь лежала, стонала, но меня узнала, а теперь…
Девчонка не выдержав, зарыдала, пытаясь кулаком зажать себе рот. Лена притянула ее к себе и обняла, чуть ли не скрежеща зубами от возмущения.
– Матушка, погляди-ка, она горячая и вся в синяках, – Уля подозвала Яромиру.
– Ах, ты, ж, сдёргоумок треклятый! – воскликнула женщина в сердцах, и сухая солома взвилась в воздух, закручиваясь по спирали. Ведьма встала на колени перед лежащей женщиной и принялась прощупывать живот.
– А сам-то он где, скаредный ваш фетюк? – спросила она спустя некоторое время.
– Так наверху, – ответила Нюта, – говорит, не мужское это дело, бабы, мол, сами разберутся.
Женщины вновь переглянулись. И тут Елена ощутила довольное шевеление Тьмы внутри. Та, словно черная кошка, потягивалась, просыпаясь, унюхав вкусное лакомство. Выпускала уже свои коготки-щупальца, разминаясь, хищно блеснули глаза. Ульянка, первая заметившая перемену во взгляде Лены, дернула за подол Яромиру, молча, одними глазами показывая на девушку.
Матушка Яромира встала, и, подойдя к служке, все это время молчаливой тенью стоявшему за спинами Елены и Анюты, непререкаемым тоном сказала:
– Иди-ка ты, милок, к хозяину. Скажи, матушка что сможет – сделает, но шансов мало.
Анюта при этих словах округлила глаза и, вырвавшись из теплых объятий Елены, метнулась к стонущей сестре.
– Как же это… Неужто? Помирает наша Росушка?
– Иди, иди, скорей.
Дождавшись, когда слуга убежал, Яромира притянула к себе Елену и шепотом, глядя ей в лицо спросила:
– Что? Что ты чувствуешь, Лена?
Елена медленно моргнула раз, другой, потом странным безэмоциональным голосом произнесла:
– Заберет она двоих сегодня. И мать, и дитя. Все уже почти кончено.
– Нет! – вскрикнула Анюта, прикрывая худенькими ручками-прутиками тело сестры, – не отдам!
Елена сморгнула, и тьма в ее глазах отступила. Девушка покачнулась, хватаясь за доски хлева. Вокруг мычали и блеяли животные, прижимаясь по возможности к дальним от ведьмы стенам.
Ульяна хмуро смотрела то на Яромиру, то на Елену, Анюта плакала.
– Давайте-ка, девоньки, я начну, а вы подхватывайте! – приказала Яромира. – Нютка, отойди!
Женщина решительно отодвинула девочку в сторону, сама присела слева от Росавы, положила руки на небольшой еще пока животик, прикрыла глаза, принялась шептать. Сначала молитву, настраиваясь на работу и прося благословения, затем заговор. Слова лились непрерывным потоком, успокаивая и внушая надежду. Ученицы матушки сразу же подключились, встав по обеим сторонам от наставницы. Но уже через пару минут Елена прервалась, всматриваясь куда-то, будто сквозь лежащее на соломе тело. Уля скосила на нее глаза и заметила, что девушка дышит медленно и тяжело, словно пропуская вдохи, или придавленная тяжелой плитой, а губы шепчут совсем не то, что нужно.
