Дядя Исмаил говорил со мной, как со взрослым, как с ровесником, будто я уже повидал сотни балетов, прослушал столько же опер. Но, помню, оперы ему не нравились. За исключением «Лейли и Меджнун», которую он часто смотрел в молодости в Тбилиси. Зарубежные оперы нисколько его не интересовали: «Кричат что есть мочи, да и слов не разобрать».
А балет ему нравился. Я не понимал, почему. Его объяснения ни о чем мне не говорили. Помню лишь то, что он сравнивал танцовщиц с бабочками: «Не ходят, а порхают, порхают».
Не помню, сколько продлился балет, во всяком случае, мне это показалось целой вечностью. Терпение мое было на пределе. Все мои мысли вертелись вокруг ребят из Баку, и в особенности «Мальвины». Как бы красиво не танцевали очаровательные девушки на экране, они не интересовали меня так же сильно, как гости из Баку.
Наконец, когда я вышел от дяди Исмаила, я целиком находился в лившемся с экрана настроении. В голове звучала музыка Чайковского, а губы ее насвистывали. А на название книги, взятой у дяди, я обратил внимание только, когда передал ее отцу – «Отец Горио» Бальзака.
***
В холодную шведскую ночь «Лебединое озеро» погрузило меня в теплые воспоминания о родине. Я как бы пережил все заново.
В детстве воображаешь свое будущее, а став взрослым, тоскуешь по детству, и все это, как бы ни было странно, сопровождается приятными чувствами. Оказывается, тоска может быть и сладкой.
Мечтатели не покорны возрасту. Танец артистов русского балета, пленительная музыка Чайковского делают человека чище, чистым как ребенок десяти лет. Может, именно потому я погрузился в ту ночь в грезы, на которые способен лишь ребенок – словно я был принцем Зигфридом, а светловолосая девушка из Баку Одеттой.
Но как бы я ни старался, не смог уподобить дядю Исмаила колдуну Ротбарту, ставшему камнем преткновения между двумя возлюбленными. Ибо дядя Исмаил был светлым человеком.
Светлым человеком в маленьком провинциальном городе, человеком с богатой библиотекой, пианино, звучащим каждый Божий день, и телевизором, показывавшим балеты. Человеком, познакомившим меня с «Лебединым озером», под чьи чары я подпал впоследствии.
В тот жаркий летний день дядя Исмаил не мог бы даже представить, что балет, который он заставил меня посмотреть, спустя сорок лет откликнется во мне ностальгией по родине вперемежку с воспоминаниями о первой детской чувственности, прокатит по «Лебединому озеру» и вынесет на теплое прибрежье детства.
Декабрь, 2014
Карлскрона, Швеция
Выстроившиеся в ряд холмы отливали всеми цветами радуги. Солнце одним своим утренним росчерком превзошло всё мастерство осветителя, способного создать настроение, переливающимся на сцене разноцветьем.
Даже когда солнце не выходило из-за туч, каждый из холмов окрашивался в прелестный цвет.
Выпал снег. Но холмы и тогда не повторяли друг-друга, каждый оттенял белизну снега по-своему.
Долины – изнанка холмов. Одни точно наводящая ужас ночь, другие словно яркое утро.
…Вот уже который день я наблюдал из окна один и тот же пейзаж в разное время суток и в разных тонах.
Днем несложно представить весну и лето в этих краях. Холмы скрывали свой весенний облик в чреве долин, но я мог видеть эти краски. Мог! Даже еще не вспыхнувшая заря, вечерние сумерки, спрятанная в долинах тьма не могли скрыть от глаз затаившиеся в холмах весенние краски.
Холмы, рожденные одной и той же горой, напоминали детей одной и той же матери – не походили друг на друга.
