Без фильтров. Истории, которые делают нас живыми - страница 8

Знаете, подобного еще не случалось, чтобы за моей громко произнесенной фамилией следовало что-то хорошее. Особенно если ее насмешливо выговорил Андрей, в которого я и была влюблена.

Я молча подняла глаза, сжимая в руках салфетку с пятнами полустертой помады. А он стоял посреди кабинета и держал в руках листок.

«Я прочитал твое письмо, – продолжил он, и было заметно, что его просто распирает от смеха. – Так вот, запомни здесь и сейчас. Никогда, никогда в жизни я не влюблюсь в тебя, потому что ты – СТРАШНАЯ!»

Я не вскочила со стула, не выбежала из кабинета и ничего не сказала. Я просто молча сидела с этой дурацкой салфеткой в руке до тех пор, пока все не вышли из класса на перемену.

Я слышала хохот со всех сторон, хохот двадцати детей, которые смотрели на меня в этот момент. Видела лицо учительницы, которая пыталась что-то сказать. Память стирает плохие моменты? Вы уверены?

Когда все вышли из кабинета, учительница сказала: «Следующий урок тут будет пусто. Если хочешь, останься».

Я криво улыбнулась, дождалась звонка с перемены и ушла.

На улице по-прежнему мела метель, а на мне было все то же потрясающее платье.

Пока я не закончила школу, мне пришлось видеть Андрея до девятого класса. А спустя семь лет на встрече выпускников я узнала, что ту самую «валентинку», которую он зачитал, написала девочка Оля, потому что хотела посмеяться. Ведь тогда, мучаясь выбором, я все-таки испугалась и ничего ему не послала.

И позже тот самый уже не мальчик Андрей, немного подвыпивший, подошел ко мне и сказал: «Ты так изменилась. Стала такой красивой. Мы же были детьми, понимаешь? Кто старое помянет, и все такое. Ты же филолог, сама знаешь, да?» Я ответила ему: «Да, да», – и вышла на улицу.

Бедный мальчик Андрей даже не представлял, что сделал мне величайший подарок.

Кем бы я стала, получая кучу «валентинок»? Разве захотела бы много чего доказать этому миру, если бы тогда не услышала общий смех?

Мною двигала боль, но я не стояла на месте, а шла. И это гораздо важнее.

Выйдя из душной школы, я села в свою машину и открыла записную книжку. Теперь в ней остались только мои друзья, и нам было, что обсудить.

Мы сидим за праздничным столом. В этом году мне исполняется двадцать один год. Собрались только родственники. Я люблю их и знаю все наперед, и потому иногда поглядываю на часы. Через несколько минут дядя Ваня произнесет длинный тост, потом включат музыкальный канал и запоют. Начнут с украинских песен, а дальше – по нарастающей: сначала тихо, чтобы соседи не услышали, а потом все громче и громче. Бабушка станет убирать со стола, а мы все ее остановим. Папа отправится на балкон за новой бутылкой вина, и все встретят его улыбками, потому что, не найдя ее, он принесет коньяк, и постепенно забудут о поводе встречи.

Справа от меня сидит мама, я сжимаю ее руку. Моя нежная, милая мамочка.

Начинают петь. Я тихо разворачиваюсь к ней, чтобы обнять и прошептать: «Я, наверное, пойду». Прощаюсь, нежно обнимая и целуя дальних родственников, бабушку, братьев, отца.

Мама выходит меня провожать. Пока я обуваюсь и параллельно пытаюсь вызвать такси, она стоит, прислонившись к стене, и смотрит на меня с полуулыбкой.

Есть один вопрос, который я хочу ей задать и все никак не решаюсь. Вот уже много лет.