– Знаешь, ты был прав, – через неделю сказала Михаилу Люся. – Меня вызвали в районное управление к тому же Кухарю, о котором ты мне рассказывал. Все повторилось, разговор шел в том же кабинете под портретом основателя ВЧК. Очень любезно говорилось о заинтересованности органов в вербовке такой фигуры, как Добсон. За это, дескать, орден могут дать не только мне, но и им. За этим, в передаче Люси, произошел следующий диалог.
– «Таким образом, – спрашиваю Кухаря, – вы полагаете, что мне следует принять его предложение?» – «Да,» – говорит. – «Ну, а дальше что?» – продолжаю я. (Кстати, Миш, мне очень помог твой пример, когда ты с опережением высказал его мысли) – «Дальше? Вам поручат выполнение определенного задания.» – «Меня не это интересует, – говорю. – Меня интересует, что дальше будет со мной?» – «С вами?» – удивляется Кухарь. – «А то с кем же еще? – отвечаю. – Вы хотите, чтобы поехала к нему в гости в Англию непонятно в качестве кого? Он, как мне известно, женат. Мне предложения не делал, обещаний жениться на мне не давал. Зачем мне в таком случае ехать? Сама я к нему не стремилась. Быть в чужой стране на его содержании, когда я его почти не знаю – это, согласитесь, не очень прилично для советской женщины. Не думаю, что такое положение может устроить меня.» – «Людмила Антоновна, вы, пожалуйста, не торопитесь с выводами, – поспешил возразить Кухарь. – Вы вполне можете все спокойно и трезво обдумать. После этого мы снова с вами поговорим. До свидания,» – говорит. – «Всего хорошего,» – отвечаю. И ушла.»
Тот разговор Михаила с офицером районного управления КГБ по фамилии Кухарь, о котором упомянула Люся, состоялся месяца за два до ее посещения того же заведения. Однажды в коридоре института его остановила тогдашняя начальница первого отдела Валерия Петровна и вроде как вскользь сообщила: «Миша, с тобой хочет поговорить Кухарь из районного управления КГБ. Это рядом. Особняк в Скарятинском переулке. Зайди к нему.» Приглашение выглядело просто-таки по-домашнему. Валерия Петровна была в прошлые времена «кумой» в женском лагере, но эта служба не испортила ее до конца, и человечности она не растеряла. Почему-то она симпатизировала Михаилу. И именно от нее он впервые узнал, что мило улыбающаяся ему Мария Орлова говорит о нем очень нехорошие вещи директору Беланову. («Так что, Миш, смотри»). Не послушаться Валерии Петровны насчет визита к Кухарю не имело смысла – если тот хочет поговорить, все равно разговор состоится. Михаил без труда нашел особняк, мимо которого не раз проходил. Передняя дверь была заперта, но сбоку на косяке имелась кнопка звонка. Михаил нажал кнопку, но звонка не услышал. В ведомстве не любили, чтобы из принадлежащих ему домов доносились какие-нибудь звуки. Дверь открылась достаточно быстро. На пороге стоял относительно молодой человек в гражданском костюме, на вид не старше тридцати лет. – «Я к товарищу Кухарю,» – пояснил Михаил в ответ на немой вопрос. – «Проходите, – сказал человек, сделав шаг назад и пропуская Михаила вперед себя. – Я Кухарь. Вы, полагаю, Михаил Николаевич Горский?» – «Да, – подтвердил Михаил.» – «Очень приятно,» – удовлетворенно откликнулся Кухарь и открыл перед ним дверь в кабинет. Над столом хозяина кабинета висел внушительного размера портрет Феликса Эдмундовича – бессмертного духовного покровителя всех советских спецслужб, сколько бы их ни было: ЧК, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ, КГБ – и проницательным взором упирался в глаза людей, оказавшихся в поле зрения органов.
