Дима широко улыбается, его ладони скользят по моим плечам:
– У коровки боли… у собачки боли… а у Дианочки, моей сладкой лапочки…
Запрокидываю голову и зажмуриваюсь:
– Это ужасно-о-о! Дима, прекрати!
– Эй! Это лучшее обезболивающее, которое я знаю!
– Мне жаль твоих детей.
– Отдам их на воспитание бабушке.
– Отличный вариант, – киваю я и вдруг испуганно распахиваю глаза, вернувшись, наконец, в реальность. – Черт! Утка в духовке!
– Если мы спалим дом…
Закидываю руку брату на плечи, и мы возвращаемся на кухню, но так и замираем в дверном проеме. Марк сидит за столом посреди беспорядка и ест утку руками прямо с противня.
– Что? – спрашивает он, сжимая в масляных пальцах кусок мяса. – Думали, я ждать буду, пока вы там наоретесь?
Нажимаю кнопку запуска на посудомоечной машине и вздыхаю, глядя на грязный пол. Эта чокнутая семейка и меня скоро с ума сведет. Достаю из шкафа швабру и принимаюсь оттирать с плитки остатки соуса и кровавые пятна. Терпеть не могу убираться, но это лучше, чем провести черт знает сколько времени с Дианой наедине. Пусть Дима с ней возится, это его обязанность, а я лучше уборщиком поработаю. По крайней мере, я не хочу трахнуть швабру.
Вспоминаю растерянные голубые глаза, полные слез, и с силой вдавливаю тряпку в пол. Значит, отец Димы и Дианы сидел на наркотиках? Я не знал, Дима точно раньше не упоминал об этом, и, наверное, неудивительно. Так себе бэкграунд. Даже затрудняюсь сказать, что лучше… иметь такого отца или не иметь никакого вовсе? Кому из нас больше повезло? А может, мы все проиграли в лотерее на счастливое детство?
– Ничего себе! Рождественский за уборкой? Снег пойдет!
Молчу, продолжая сгребать осколки.
– Что здесь случилось? – требовательно спрашивает Соня. – Я слышала крики.
– Дима вернется и все тебе расскажет, – сухо бросаю я.
– А где он? Это что?! Кровь?!
– Соня, только ты не вопи. Да, это кровь. Диана поранилась, Дима повез ее в больницу.
– Как?! Что с ней?..
– Просил же! – Недовольно зажмуриваюсь. – С ней все нормально. Палец распорола, но жить будет.
– Ясно. Давай я… я помогу.
– Нет! – рявкаю я, оборачиваясь.
Соня пошатывается, как от удара, и хватается за дверной косяк. Ее влажные темные волосы обрамляют бледное лицо, губы искусаны, а в глазах боль. Сейчас она выглядит лет на десять моложе, почти так же беспомощно и уязвимо, как и тогда… когда мы… когда я… Крепче сжимаю черенок швабры.
– Здесь все еще куча осколков. Иди к себе.
– А ты, как всегда, меня прогоняешь. Марк, мы могли бы…
– Нет.
– Дай мне закончить! – решительно произносит она. – Мы могли бы попытаться наладить отношения. Как друзья… как…
– Ты меня любишь? – стреляю вопросом в упор.
Соня с трудом сглатывает и опускает глаза. Ее рука тянется к плечу, пальцы забираются под край оранжевой футболки и накрывают татуировку.
– Вот и все, – устало хмыкаю я. – Разговор окончен.
– Чем я это заслужила, Марк? – Обида в ее приглушенном голосе заставляет сжать зубы. – Почему ты…
– Соня, я не скажу ничего нового. Я не могу дать то, что ты хочешь, поэтому и ушел. Но ты, как мазохистка, таскаешься за мной вместо того, чтобы строить свою жизнь. Еще и обвиняешь. Глупо. Тебе так не кажется?
– Глупо было думать, что и ты когда-то меня любил, – злобно цедит она. – И знаешь что? Я здесь не ради тебя, а ради…
– Димы? – усмехаюсь я.
– Не веришь? А зря. Он лучше, чем ты. Он честный, добрый. И он не боится отношений только из-за того, что когда-нибудь они могут закончиться.
