– Выйди, я с миром, – произносит он.
Карга, скрюченная и затравленная, высовывается из коробки и зырит на него злобным взглядом.
– Я не боюсь тебя, Уокер! – трясётся она на входе.
Джонни присаживается на уровень глаз женщины. Он впервые в жизни видит в ней глубоко несчастного испуганного человека, за которого некому заступиться. Какой ценой даётся ей держание района в страхе и ненависти? Он сверлит её мягким сочувствующим взглядом долго, пока она сама не отводит головы, оголяя под воротником затёртого пиджака свою шею с синими разводами от его пальцев.
– Послушай, мне очень жаль, что ты живёшь такой жизнью, Корнелия. Мне жаль нас всех, но тебя – особенно, потому что ты – женщина. Тебе бы растить детишек и кусты сирени за городом, а войну оставить для мужчин.
Она вылезает из коробки и хочет начать привычный грязный диалог, но, увидев в его глазах тепло и сострадание, не может.
– Ты ведь не старая, Корнелия, мы с тобой почти ровесники, – продолжает он. – Будь у тебя другая жизнь, ты была бы красивой ухоженной женщиной.
Корнелия вздрагивает, как от пощечины. Сперва распрямляются её озлобленные на весь мир морщины, расслабляется тугая многолетняя яма между бровей, потом лицо покрывается непривычными для него складками, глаза наполняются слезами, и бедная напуганная губительница душ начинает рыдать.
Джонни рядом выслушивает её скопившиеся за много лет горькие слёзы страха, отчаяния и одиночества. Он обнимает её за плечи, утешая, и Корнелия зарывается в его куртку лицом, содрогаясь и всхлипывая. Наконец, она отстраняется от него и отворачивается, стыдясь своих слёз.
– Это ничего не значит, Уокер! – говорит она тихим голосом, совсем не скрипучим.
– Если тебе нужна будет моя помощь, любая, ты знаешь, где меня искать.
Он гладит её по тощей спине и оставляет причёсывать своих демонов в одиночестве.
Стемнело. В городе начинается ночная жизнь: включается подсветка витрин магазинов, фонари жёлтым светом заливают проезжую часть, загораются неоном входы в ночные клубы. Джонни впервые идёт домой так поздно. Он спешит, потому что завтрашний день обещает быть длинным и продуктивным, необходимо выспаться.
Он заворачивает в свой переулок, проходит мимо бака, и мир внезапно наполняется яркими звёздами с гулким ударом кулака по его лицу. От неожиданности он не понимает, почему заныла челюсть, а во рту появился привкус металла, но тут из-за бака выходят трое, и Джонни оценивает обстановку. Он трогает лицо – удар слабый, так себе головорезы. Но второй тип оказывается проворнее других и бьёт чем-то твёрдым, в чём Джонни по звуку узнаёт свою же деревянную дощечку, служившую полкой в коробке. Левую сторону лица обдаёт жаром, улицу немного ведёт в сторону, и Джонни хватается руками за бак, после чего тут же получает кулаком под дых и осаживается на колени.
– Оставьте его! – слышит он чистый властный голос, не терпящий пререканий.
– Ты в своём уме, старуха, ты же сама говорила… – лепечет худощавый тип, в котором Джонни по голосу узнаёт Сенсея, но закончить болтовню ему не позволяют.
– Пошёл вон! Он мой. И соплежуев своих забирай!
– Корне…
– Вон! – выдыхает диафрагмой женщина, вызвав пронизывающее эхо от кирпичных стен переулка.
Три пары тощих ног шуршат мимо Джонни, одна из которых всё-таки пинает его ещё раз в живот. Он корчится на холодном асфальте ещё пару минут, прежде чем может нормально вдохнуть. Картинка мира постепенно собирается в кучу и обретает контуры. Джонни садится. Перед ним стоит Корнелия, облокотившись на бак. Её длинная юбка закрывает излишне худые ноги, ровные плечи окутывает потёртый клетчатый пиджак, весь её вид вызывает уважение. У неё осанка королевы, никак не старухи.
