– А, может, и пойду! – восклицает Билли. – Занятости у меня особой нет. Почему бы и не придумать себе дела?
– Выгуливай собак за деньги, – фыркает Фил.
– Лучше приют открою, – заявляет Билли.
– Это убыточно, приятель, – выдаёт Доусон с набитым ртом. – Через месяц вложений будешь сам питаться либо собачьим кормом, либо своими подопечными из приюта.
– Какой капитал нужен для начала? – не унимается Джонни.
– Откуда мне знать? А сам ты чем бы хотел заняться, Джон? – спрашивает его Билли.
– У меня юридическое образование… – вспоминает он. – Но, наверное, за эти годы все законы уже изменились.
– Что ты здесь, чёрт тебя дери, делаешь с высшим юридическим, Джонни? – отрывисто и злобно рычит на него Доусон, словно он расточительно растрачивает ресурсы честных налогоплательщиков.
– То же, что и все, – смущается тот, кто ни с кем не делится своими историями, никто даже не знает его настоящего имени, кроме Корнелии теперь. – А ты, Доусон, чем занимаешься? И почему с твоими связями у тебя нет занятий?
– Мне нужно пять тысяч долларов, я коплю на мечту, – просто отвечает он.
– Расскажи! – просит Билли, и в глазах его мелькает огонек, словно перед рождественским чудом.
Доусон вытаскивает из-за пазухи смету и передаёт Билли. Бумаги, естественно, идут по столу и возвращаются владельцу назад под куртку.
– Это очень круто! – выдыхает Джонни.
– Просто это реальность, понимаешь? Если ты хочешь двигаться вперед, а ты хочешь, – Доусон делает паузу, глядя ему в глаза, – нужна конкретная цель для себя. Прописать, посчитать и работать над этим.
– Значит, пять тысяч? Для собачьего приюта, думаю, тоже бы хватило. А ты чем хочешь заниматься? – донимает Билли Растамана.
– Я же актрисой к Мертвецу пойду, забыл? – смеётся он, но потом отвечает более серьёзно: – Хочу свой цветочный магазин. Маленький, уютный, с двумя наёмными девочками-флористками. Чтобы приходить утром, вдыхать пыльцу, слышать шуршание обёртки и радовать женщин букетами.
Эта фантазия выдёргивает из хмурого мира всех обедающих за столом. Она оказывается настолько реалистичной и волшебной, что даже выбивает из рук вилки, оставляя за собой шлейф аромата лилий и роз.
– Рыженькие, – выдаёт разнежившийся Фил.
– Что? Ты о чём? – включается Доусон.
– О флористках. Они будут рыжие и кудрявые, – добавляет Фил с такой нежностью в голосе, будто только что вляпался в розовое облако.
– Ей, чувак, это мои флористки! Почему они должны быть рыжие? – ревностно отстаивает свою цветочную лавку Растаман.
– Неожиданно, – протягивает Джонни и снова начинает скрести вилкой еду.
Макароны остыли. Волонтёр, стоявший на раздаче чая, перехватывает взгляд Билли и указывает на часы. Тот всё понимает, бежит к его столу и тащит чай и сахар на всех.
– Я думаю, мне бы пяти тысяч тоже хватило на начальном этапе, – соображает Фил, пока делят стаканы с кипятком.
– Тебе? Одна кинокамера съест половину бюджета! – восклицает Растаман, макая пакет с чаем в горячую воду.
– Не съест, если её оформить в лизинг. Тогда это и выйдет дешевле, и позволит сдуть налоговую базу, – рассуждает Джонни, и все смотрят на него. – Что?
– Если бы я не знал, что у тебя нет мобильного, я бы попросил у тебя его номер для консультаций по юридическим вопросам, – сообщает Фил.
– Я приобрету его в скором будущем, – обещает Джонни.
После обеда все идут на стройку. Вдохновляющие беседы породили силы и стимулы для работы руками.
