Паника распространяется по телу со стремительной силой. Перед ней отступает и холод, и страх быть запертой. Контрастными приливами подобно морским волнам она обрушивается на меня и норовит утянуть за собой в пучину.
Я не могу потерять работу.
— Я никуда не поеду, — отбривает Шершнев и толкает вперед. — Ты и так порушила все мои планы на сегодня.
В памяти всплывают уродские красные сапоги. Ярким пятном слепят, заставляют глаза слезиться в немой ярости.
Планы я ему видите ли испортила.
Гневно изгибаю губы.
— Можно вызвать курьера, — иронизирую в ответ.
За перила держусь двумя руками. Игнорирую тычки Шершнева. Стою, как вкопанная и с вызовом смотрю в сияющие бешенством глаза.
Сильно не толкнет.
А толкнет — пожалеет.
— Оплатишь его сама, — скрипит Шершнев и проходит мимо, не забыв задеть меня плечом.
— И оплачу! — кричу ему вслед, поддавшись эмоции.
Шершнев будто и не слышит. Насвистывает что-то себе под нос из Рождественского да наскоро отпирает дверь.
— Тоже мне, завидный жених, — обиженно бубню под нос.
— Ты идешь?
Шершнев оглядывается. Насмешливые зеленые искры в его глазах только сильнее раздувают пламя моего недовольства.
Его планы рушить нельзя, а мои — можно?
Насупившись, колким ежонком устремляюсь вперед. Оказавшись рядом с Шершневым едва сдерживаюсь, чтобы не показать ему язык. Похоже, что он все читает на моем лице.
Потому что по растянутым губам видно, как он удерживает себя от смеха.
Вернуться к разговору решаю позже.
Сейчас Олег не настроен. Он ничего не объясняет ни про мое нахождение в доме, ни про какие-либо наши дальнейшие действия. Даже дом не показывает. Протаскивает по витиеватой лестнице наверх, выдает полотенца, постельное и исчезает.
И я не задаю вопросов.
Он уставший, злой и ошарашенный новостью. Вряд ли к нему каждый день приходят беременные девушки с просьбой о помощи.
В итоге стоны пустого желудка толкают меня на поиски еды.
Обшарив все на втором этаже и не найдя ничего, похожего на место с продуктами, я решаюсь изменить цель.
Сам сюда приволок, а то, что кормить нужно — забыл.
Храп Шершнева приводит меня на кухню совмещенную с гостиной. Взглянув на диван, ощущаю неприятное жжение в груди. Шершнев спит прямо в одежде. Подложив руку под голову, согнувшись в неестественной позе, сопит, распыляя по дому запах перегара. Полупустая бутылка виски стоящая возле только усиливает чувство беспокойства.
Разве Олег пил?
В голове проносятся прошедшие годы. Даже в университете, Шершнев оставался оплотом благоразумия. Он мог выпить, но обычно совсем немного. Я видела его пьяным всего пару раз в жизни.
На цыпочках, отступаю подальше к кухне. Дискомфорт перемещается вниз живота. Привычно кладу ладонь и успокаивающе поглаживаю.
«Папа перенервничал, малыш. Я тоже была в шоке, когда узнала, что ты у меня есть».
Улыбаюсь. Немой разговор с ребенком помогает прийти в себя. Да и некогда мне переживать из-за Шершнева.
Малыш останется голодным — это гораздо важнее.
Нащупав выключатель, окидываю взглядом будущий фронт работы. Кухня небольшая, но трехэтажная. При всем желании, до верхнего яруса так просто не дотянуться. Отложив изучение этих полок на последок, засучиваю рукава колючего свитера и двигаюсь к холодильнику.
Провозившись где-то с полчаса, обреченно падаю на табурет и оглядываю итоги стараний. Крупы, макароны и десяток яиц сомнительной свежести. Причмокнув, упираюсь взглядом в проклятую спинку дивана.
