Монгол нагнал его через минуту.
– Я думал, нет никого, а там дежурный. Стоит, курит у отделения. А стенд прямо у него за спиной. Я не стал подходить, мимо прошел.
– Он тебя видел?
– Ага. Стрельнул, но не прицелился.
– Думаешь, не узнал? Мало ли? Цыплят по осени считают.
– Поздняк, цыплята на юг улетают, – усмехнулся Монгол.
В конце перрона они сели на скамейку.
– Кстати, ты знаешь, как снаружи вагоны различать? – спросил Том.
– Нет. Если ты не про цистерны.
– У плацкартных под окнами шесть ребер, а у купейных два. На эсвэ тоже по шесть, но снаружи его и так видно: он ниже других. Вот и все.
– Откуда знаешь?
Том хмыкнул.
– Я ж тут после бурсы слесарем работал. Во-он там. Сутки через двое. – Он кивнул в сторону техстанции.
– А что делал?
– Стекла вставляли, замки ремонтировали. Два состава наших, один московский. Работы немного было, бухали больше.
– А я после школы на повара пошел, в столовую. Тоже быстро надоело. Надо было на водителя идти… Кажется, едет. – Монгол бросился было к вокзалу.
– Не спеши, здесь конец будет.
Монгол остановился. Мимо, шумно подтормаживая, проехал чихающий локомотив, за ним потянулась вереница грязных синих вагонов.
– Международный, – заметил Том. – Вряд ли влезем.
Двери открылись только в третьем вагоне. Больше отъезжающих не было, и они сразу бросались в глаза.
– Мест нет! – гаркнул проводник, не опуская подножки. Поезд простоял несколько секунд и, чихнув, помчался дальше, в сторону восходящего солнца.
Они вернулись к техстанции, молча развалились на скамейке. Угнетающую тишину пустого перрона нарушали лишь собаки, лениво щелкающие зубами железнодорожных мух, деловито воркующие голуби да стрекотание старого механического табло в здании вокзала.
Том закрыл глаза. В тишине доносился неспешный говор вокзальных теток.
– Вродыло так вродыло. А я йому и кажу: та ты йижжай у город, та купы мэни банок на огурцы, – тихо говорила одна.
– А вин?
– А шо вин? Пишов на вокзал, Мыкола його проводжав. Гуляють по перону, туда – сюда, туда – сюда. Тоди бачуть – сотка лэжыть. Воны пишлы в гандэлык, та й пропылы. Тут пойизд, вин хвать за карман, а грошей нэма! То ж вин сам загубыв, потим знайшов, тай пропыв з Мыколою, нэхай йому грэць.
– А ты?
– Та отож сама пойихала.
– А вин?
– Та хто на. Мабуть знов з тым Мыколою, дидьки б його забралы!
– Авжеж!
– Та отож!
– Что это у тебя на сумке написано? – скучающе спросил Монгол.
– «Не проп’ємо Україну»? Сейшн в Киеве был. Мы с Серым ездили. По радио число сбрехнули, и мы приперлись на день раньше. Пришли под арку Дружбы народов. Внизу Днепр течет, красота такая. А там нет никого, сцену строят. Но мы быстро с местными панками познакомились, вписались на ночь где-то на окраине. На следующий день уже целой толпой пришли. Там Бутусов был, Сукачев. Но Мамонов – тот, конечно, всех порвал. Вроде кривляется, а будто телом твои мысли говорит. «Мухи источник заразы! Не убивайте мух!» Потом попса какая-то выступать пыталась, но они явно не туда попали. Народ им скандировать стал, в каком направлении идти. Тысячи людей, представляешь, посылают тебя на три буквы? Как они еще поют после такого, не понимаю. Я бы застрелился.
– Бабки, – весомо отметил Монгол.
– Но Киев – здоровский, – продолжал Том. – Там таких как мы, – тысячи. Неформальский город, не то что наш. Я думаю, скоро они всю страну изменят.
– Как изменят?
– Не знаю. В лучшую сторону. Свободы в них больше.
