Безбилетный пассажир - страница 26
Прилетел из Тбилиси отец Тамаза, открыл дверь в комнату и увидел – сын в гробу… Сердечный приступ.
Тамаз с сожалением сдал гроб в реквизиторский цех «Мосфильма».
Борис Павлович (Продолжение)
Когда фильм «Сережа» вышел на экраны, на встречах со зрителями чаще всего спрашивали, как мы работали с детьми.
Без системы. Выкручивались каждый раз по-разному.
Снимаем кадр: Сережа сидит на скамейке и думает.
Объясняем Боре:
– Мама вчера вышла замуж. Утром ты проснулся, побежал к маме – дверь заперта. Постучался – не пускают. Вышел, сел на скамейку и думаешь – что ж такое происходит? Понял?
– Понял.
Снимаем. Сидит Боря на скамейке, и по глазам видно – ему смертельно скучно.
Что делать? А если так…
– Борис Павлович, футбольный мяч хочешь?
– Хочу!
– Мы будем считать до десяти, а ты к двум прибавь три и отними один. Камера! Считай!
У Бори в глазах – напряженная работа мысли:
– Четыре!
– Снято!
По сценарию, Коростелев, мама Сережи и младший Сережин брат уезжают в Холмогоры, а Сережа пока остается с тетей Пашей. Но в последний момент, когда грузовик уже отъезжает, Коростелев все-таки решает взять Сережу с собой. Сережа забегает в свою комнату и быстро-быстро собирает вещи. Нам надо было чтобы в этой сцене Сережа метался по комнате, решая, что брать, а что оставлять.
Мы дали Боре игрушки и сказали:
– Спрячь их в разные места в декорации комнаты.
Боря разложил игрушки.
– Все? Мы включим камеру и будем считать до десяти. Что ты успеешь за это время взять, то твое. Мотор!
Счет пошел. Боре надо было вспомнить, где лежит самое лучшее, и он заметался по комнате. На экране эта сцена получилась так убедительно, что Боре позавидовал бы Лоуренс Оливье.
В павильоне каждый кадр требует долгой подготовки. Пока Ниточкин ставил свет, Бондарчук ложился на диван и дремал, а Боря носился по павильону, всюду лазил, прыгал и действовал всем на нервы.
– Борис Павлович, ну, что ты все скачешь? – сказал я. – Вон посмотри на Бондарчука – он тоже актер, а спокойно лежит и никому не мешает.
– Бондарчук народный артист, у него зарплата совсем другая, – объяснил мне Боря.
Самой трудной была для нас сцена, когда Сережа, узнав, что его не берут в Холмогоры, приходит к Коростелеву, просит взять его с собой и плачет.
Как добиться чтобы ребенок заплакал? Накапать глицерина или дать понюхать нашатырь – получится неубедительно. И мы придумали такой вариант: один режиссер – злой и плохой – мальчика обижает, а другой – добрый и хороший – жалеет и заступается. Бросили жребий. Мне повезло – я оказался хорошим.
Поставили свет, подготовили кадр, отрепетировали текст. Но не снимаем, держим паузу. Боря стоит, переминается с ноги на ногу, чешется. И тут Таланкин ему говорит:
– Боря, ты сегодня на леса залезал?
– Залезал.
– Но ты знал, что нельзя?
– Мне интересно – что там? Я ребенок.
– А мы за это тебя накажем. Оставим на ночь в павильоне и запрем.
– Не имеете права!
– А мы и спрашивать никого не будем.
– Здесь крысы!
– Игорь, – вступаю я, – ну действительно… Маленький мальчик, всего пять лет, в этом огромном павильоне, в темноте…
– Какой он маленький, ему уже шесть.
– Нет, пять! – У Бори задрожали губы.
– Нет, уже шесть!
– Нет, пять! Шесть будет только через месяц!
И Боря заплакал.
– Мотор! Камера! – быстро сказал я. – Боря, говори текст! Снимаем!
– Коростелев, дорогой мой, миленький, я тебя очень прошу, ну пожалуйста, возьми меня в Холмогоры!