Вектор выехал на один из шести мостов через речку Милуоки. Он вспомнил, как на этом мосту он стоял, когда первый раз приехал в этот город, тогда просто посмотреть на него, еще не зная, что будет здесь жить. Он вспомнил, как он стоял на железном разводном мосту и смотрел вдоль реки, в серо-зеленую воду. Две девушки в байдарке вонзали в гладь воды длинные весла-ножи, как будто пытаясь срезать с нее тонкие солнечные лепестки, приклеившиеся к серой, трепещущей под легким ветром, поверхности воды. Останавливаться на мосту в машине было нельзя.
Красные цифры на переднем щитке показывали “12:56”, когда, подъезжая к магазину “Товары за доллар”, он заметил в окне Латишу.
Она, заметив его “бьюик”, тут же исчезла из витрины, и через минуту выбежала из дверей магазина. Она запрыгнула к нему в машину, пышущая возбуждением, которое он вспомнил, как будто оно проходило по телефонным проводам и шло прямо из трубки, когда он разговаривал с ней утром. На ней была голубая куртка, как в первый день их знакомства.
– Ну, я готова, – были ее слова.
Он завел машину.
– Скажи, наконец, что-нибудь, – подпрыгнула Латиша на сиденье.
– Мы сделаем это… в отеле “Хайат”, – выпалил Вектор, как только выехал с парковки перед магазином.
– А, вот оно что! То-то оно и есть! – воскликнула Латиша и закрыла глаза.
Он ждал, что сейчас она откажется, или скажет, что не готова сделать это сегодня, но она только сказала: “Сегодня и сделаем”. Они поехали к центру города по Северной улице, потом перешли на улицу Джексон и свернули на улицу Милуоки. Вектор молчал, и, похоже, это вывело Латишу из себя.
– Вообще-то, когда девушка говорит: “Я согласна”, ее нужно хотя бы поцеловать, для порядка, впрочем, понимаю, ты ведь за рулем, нацелен своим вектором в конечную точку, так сказать. А почему ты решил сегодня? Я так думала, что ты вообще никогда не решишься. Так вот и будем в кино ездить в Чикаго.
Вектор притормозил “бьюик” у тротуара, потянулся у Латише, которая сняла свою голубую куртку, оставшись в плотно обтягивающей ее точеную фигуру белоснежной футболке. Ее грудь была крепко стянута лифом, крупные соски выпирали на кончиках чашечек, как хлебные шарики. В машине было жарко. За три месяца их знакомства они поцеловались первый раз.
– И все-таки, почему ты выбрал черную? – спросила Латиша, оторвав свои крупные масляные губы от тонких губ Вектора.
– Почему? – удивился Вектор и растерялся с ответом. Он молчал, уставясь в ветровое стекло.
– Ну, да, почему? – не понимала Латиша его странного молчания. – Америка – это расистская страна. Ты ведь мог выбрать белую, или русскую или еврейку, или…
– Нет, – прервал ее Вектор. – Не мог.
– Почему не мог? – делая глупое выражение лица, повторила Латиша.
– Потому что, какое мне дело то того, расистская страна Америка или нет, если я выбрал тебя… с самого начала, – был его ответ.
– Хм. Резонно, – стушевалась Латиша. – А тогда скажи, почему ты решил это сделать сегодня?
– Я не знаю, почему, – задумался Вектор. – Я хотел вчера. Но ведь сегодня вторник. И у тебя сокращенный рабочий день.
– Совершенно правильно, – прошептала Латиша маслянистым ртом в его рот, извернувшись на переднем сиденье так, что ее голова оказалась перед его. – Поехали.
Они медленно ехали по улице Джексон, потом по улице Милуоки. Неожиданно снег пошел крупными хлопьями, асфальт запорошило рассыпчатым белым зерном, колеса “бьюика” мяли его и проскальзывали как на манной каше. Через несколько минут машина въехала под широкий навесной козырек гостиницы Хайат.
