– Тебе, курица, разве не объясняли?! Все отрытые ценности надо сдавать в музей! Под отчёт!
На шероховатой, грубой, как у мужчины, ладони Лары, возлежала древняя монетка с изображением оленя на одной стороне и надписью «Фанагора» – на другой.
Конопушка жалобно всхлипнула. Её глазки жертвенного ягнёнка увеличились, наполнились линзочками слёз и выпали градинами в пересохшую землю.
– А ну, верни! – потребовал сиплым голосом Вадим. Пропылённый, глиняный человек с красными, от переутомления глазами, подошёл по дну раскопа ближе к злобной воительнице, требовательно протянул руку. Лара зажала монету в кулаке и прошипела:
– Отрытые ценности принадлежат государству!
– Выходит, ты у нас государство?!
– Представитель! – упорствовала нью-Горгона.
– Как представитель, тыришь у государства эти самые отрытые ценности?! Моего друга Жорика в свидетели привлечь?! Могу! Приедет, изобличим тебя, подружка, в воровстве! Хочешь огласки?! Куда гемму дели?! Продали?! – напирал Вадим. – Верни ребёнку игрушку, – прохрипел он, перегнулся через бруствер насыпи, схватил сидящую Лару, с силой сжал её запястье, слегка вывернул ей руку. Грозная Горгона застонала от боли, разжала ладонь. Вадим забрал монету, вложил в ладошку жалобно хнычущей студентки и попросил:
– Спрячь.
– Это же олешек! Мой талисманчик, – шёпотом пояснила Конопушка, с горячностью проснувшейся смелости воскликнула в лицо воинственной, злобной воительницы:
– Монетку я ващ-щ-ще нашла в Нимфее60! В позапрошлом году, в экспедиции Дударева! Он лично сам мне её оставил, на память! Ясно?! Можете позвонить!
Разгневанная бунтом «на галере», Лара угрожающе засопела, поднялась во весь немалый рост, предстала загорелой статуей не женщины, но мужчины-атлета, в женском купальном бюстгалтере, рваных, джинсовых шортиках. Мускулистый, под метр девяносто ростом, Вадим, стоя на дне раскопа, оказался карликом, которого можно было растоптать или пнуть кроссовкой в ухо. Лара-Горгона лишь прошипела нечто грозное, невразумительное и ушла к тенту от конфликта подальше.
– Спасибочки, – прошептала Конопушка. – Можно вам монетку пока отдам, на хранение? А то у меня отберут.
– Носи на счастье. Никто не посмеет отнять. Если что… обращайся, – заявил Вадим на правах старшего товарища и попечителя, отвернулся от излишних благодарностей худышки. Она посмотрела на него взглядом умирающего лемура, нереально доверчивыми глазами грудного ребёнка. Расстроенный отсутствием каких-либо находок и, вообще, всей этой жаровней приморья, известняковой пылью, невыносимым зноем, он с силой и досадой всадил напоследок лопату в землю.
Под железным штыком в сухом пласте земли раздался негромкий, явно металлический стук.
Ряба присел от испуга и удивления, заинтересованно, но с опаской прошептал:
– Оба-на! Вдруг – мина?! Кэ-эк щас рванёт! Давай-ка, за металлоискателем сбегаю? Здесь на каждом шагу – осколки, ржавые снаряды валяются. Война прошла. И не одна.
Конопушка безмолвно замерла на краешке раскопа, сложившись, присела, обняла худенькие коленочки, как испуганный тушканчик.
– Странно, – продолжил, озабоченный, Ряба. – По каждому слою с железоискателем проходил, ничего не звонилось.
Вадим с силой пристукнул лопатой дважды, вновь, через древко в руку почувствовал твердь металла под слоем утрамбованной земли, услышал приглушённый звук будто чугунной болванки…
В этот момент случилось нечто необычное, словно возник мираж. Раскалённый морской воздух, будто вязким сиропом заполнил квадратную яму раскопа…
