Безмолвная ярость - страница 7

Половина коллекции пошла на уплату «натурой» налога на наследство, но со временем Камилю пришло в голову, что некоторые работы, висевшие на мельнице, были спрятаны и украдены. Время от времени нам приходили письма с детскими угрозами судебного иска, но все они оставались без ответа. Психическое состояние спровоцировало и его последнюю атаку на выставку и публикацию книги. Я знаю, что деньги тут ни при чем – как и у меня, у Камиля их хватит на две, а может быть, и три беззаботно-безработные жизни. Нелепые обвинения – выражение его бессильного гнева, который не на кого выплеснуть.

Что было бы, останься Камиль с нами? Я часто задаю себе этот вопрос и снова и снова поражаюсь неопределенности, окружавшей тот период моей жизни. Как могла моя мать отпустить Камиля жить с Мод, ведь она вырастила его как собственного сына? И как это возможно, что за все эти годы я ни разу не заговорил с ней об этом? Думаю, она не чувствовала себя достаточно сильной, чтобы продолжать растить двух детей теперь уже одной. В глубине души я уверен, что по-настоящему Нина любила меня только в детстве, когда я был маленьким и послушным. Подрастая, я чувствовал, что становлюсь для нее чем-то вроде громоздкой вещи, которую не хочется держать при себе постоянно. Во время каникул все было хорошо, я мог уехать из дома; бо́льшую часть лета проводил у Мод в Приморских Альпах, а во время коротких каникул ездил в лагерь или к скаутам. В остальное время Нина казалась отсутствующей, далекой, слишком красивой молодой женщиной, чья жизнь так и не распустилась, как бутон, прихваченный морозом.

Я тушу сигарету в чашке, беру пиво из холодильника, делаю глоток и иду раздеваться в спальню. Нахожу зарядное устройство возле кровати и подключаю телефон. В ванной снимаю контактные линзы, чищу зубы и смотрю в зеркало на свое осунувшееся и слишком бледное лицо. Тело ломит. Неужели я заболел?

Через несколько минут подает голос мобильник, у меня есть непрочитанные сообщения. На экране появляются три злобных «депеши» от Матье: «Где-ты-есть-Господи?» Улыбаюсь впервые за вечер, но тут же снова впадаю в тревогу. В конце вчерашнего дня было два звонка с одного неизвестного номера. Человек, который пытался связаться со мной, оставил двухминутное сообщение. Слушаю его, сидя на краю кровати. Понимаю каждое слово, но вместе все они кажутся бессмысленными, как головоломка, последняя часть которой не раскрывает рисунок на коробке. Я ошеломлен, окаменел и не в силах шевельнуться.

Это полицейский. Он быстро, холодным тоном сообщает мне, что моя мать пыталась убить человека.

Я прослушиваю сообщение три раза, надеясь, что это розыгрыш или недоразумение, что найдется объяснение, которое положит конец этому безумию. Я не знаю, что делать. Звонить полицейскому не могу – он сообщил мне, что если я не прослушаю его сообщение в ближайшее время, то не смогу связаться с ним до следующего утра.

Я пытаюсь уговорить себя, что это, должно быть, несчастный случай, но тот человек говорил о «покушении на убийство». Я слабо разбираюсь в юридических терминах, но точно знаю, что это выражение предполагает преднамеренность. Почти машинально выбираю мамин номер в «Избранном». Она не отвечает. «Вернись на землю, Тео: ее только что арестовали за попытку кого-то убить».