Они уже приходили по ночам: сны, которые на самом деле были вспышками воспоминаний. Образы, полные крови, дерева и огня. Она не хотела их видеть. До какой степени ей еще нужно углубиться в это отвратительное прошлое, чтобы он счел ее неуравновешенной и оставил, наконец, в покое?
– Вам не нравится колорит? Эти краски не поднимают вам настроение, не напоминают о лучших, более счастливых временах?
Она затрясла головой. Счастливые времена. Он полагает, что в ее прошлом было такое.
– Мне жаль, что я причинил вам беспокойство. Поверьте, я только хотел порадовать вас, – доктор вздохнул. – Вы не могли бы сесть? Как только мы закончим, я распоряжусь, чтобы картину убрали.
Не отрывая взгляд от пола, она забралась на кровать и села, вцепившись в доску и мел так, словно это было оружие. Словно они могли ее защитить.
– Не принимайте близко к сердцу эту маленькую неудачу, – продолжал он. – Я доволен вашим прогрессом. Я прочел то, что вы написали. Вижу, вы последовали моему совету описывать события так, как будто они происходили с кем-то другим.
Она не могла поднять на него глаз – слишком ее пугала картина, висящая на стене. Эти мазки кисти, эта рама. Доктор выдавил из себя неловкий смешок.
– Память причудлива. Удивительно, какие детали вам удалось припомнить. Эта корова…! Разве не забавно?
Она поднесла мел к доске, все еще неловко. Корова – не забавно.
Доктор опустил голову.
– Я не имел в виду… простите меня. Я не должен был смеяться.
Да.
Но в действительности она завидовала тому, что он смеялся. Завидовала самому факту, что он еще способен смеяться.
Веселье, разговоры, музыка – все это казалось ей древними реликвиями, отголосками того, что умели ее дальние предки, но что не имело никакого отношения к ней.
Она уставилась на доску.
– Вы так пристально глядите на доску. Что вас тревожит?
Когда она писала ответ, пальцы сильно дрожали. Дерево.
– Дерево. Вам не нравится дерево?
Слово вызвало в памяти другие звуки: визг пилы, шум захлопнувшейся двери.
– Интересно. Чрезвычайно интересно. Разумеется, после пожара и вашей травмы… Может, причина в этом?
Она молча взглянула на него из-под полуопущенных ресниц.
– Вероятно, именно поэтому вы испытываете неприязнь к дереву. Потому что оно напоминает вам о пламени. Потому что оно горит.
Пламя?
Он был слишком проворным. Он жил в три раза быстрее, чем она в своем сонном от лекарств, словно подводном мире. Уж не из-за ее ли рук, покрытых шрамами, ей никогда не давали взглянуть на себя в зеркало? Уж не пострадала ли она от пожара?
– Хотя, конечно же, причины могут быть и другими. Я внимательно штудирую вашу историю болезни, – впервые она обратила внимание на бумаги, которые доктор носил под мышкой. Он выложил их на стол: это ее прошлое было там разложено, бесстыдно, словно труп на столе прозектора. – Я узнал, что вы росли на спичечной фабрике, принадлежавшей вашему отцу, что после его кончины ею управлял опекун, до достижения совершеннолетия вами и вашим братом. Думается мне, что вы повидали немало древесины и огня там, на фабрике.
Как, и это тоже? Ничего сокровенного – он готов разворошить всё.
В ее сердце проникло сомнение, и доктор, должно быть, это заметил, потому что сказал:
– Я уверен, что вы понимаете: мною, моими исследованиями движет не праздное любопытство. Это не только желание вас вылечить – хотя я очень надеюсь, что сумею сделать и это тоже. Руководством больницы и полицией мне поручено составить рапорт. – Доктор взял со стола два листа бумаги и подошел ближе. – Когда вы только поступили сюда, ни у кого и мысли не было подвергать вас допросу. Слишком тяжкими были ваши ранения.
