Одному идти было страшно. Что, если тот человек до сих пор там? Может, на чердаке его тайное убежище. А может, тайник, в котором тот хранит трофеи похищенных детей – их мизинцы? Почему именно мизинцы – Эрик не знал. Так решило детское воображение.
Нужно было заручиться поддержкой Харальда, даже если на это уйдет не одна попытка. Эрик сел рядом с ним на край крыши сарая и свесил ноги.
– Ну что? Пойдешь со мной? – спросил Эрик непринужденно. Как будто Харальд сомневался. Но тот был непреклонен.
– Нет. Это не закончится ничем хорошим.
– Ты сам говорил, что мне стоит разыскать детей. Мне кажется, что чердак самое подходящее место, чтобы начать поиски.
Харальд не сводил глаз со своих ног, как будто видел их впервые.
– Да, я так сказал, но это касается только тебя. В ту ночь выбрали тебя, тебе и решать этот вопрос.
– Могли и тебя увести.
– Могли, – кивнул головой Харальд, – но выбрали тебя, – последние два слова он сказал громче остальных. – Так что если снова придут, то придут за тобой. И могут по ошибке… – Он осекся.
Понемногу Эрик понял ход мыслей товарища. Он боялся. Его страшил тот факт, что они живут в общей комнате, что кровати рядом, что он всего на год старше самого Эрика. Ему просто хотелось избавиться от отмеченного черной меткой ребенка и вернуть покой в стены приюта.
– Ты трус, – Эрик не стал скрывать обиды. – Им без разницы, кого похищать. Следующей ночью это можешь быть ты. Вряд ли тебе хватит сил противостоять им, – зло добавил Эрик.
Его слова попали в самую точку. Харальд насупился, а на глазах выступили слезы. Он и сам прекрасно понимал все это. Глядя на его полное тревоги лицо, Эрик пожалел о своих словах, но забирать их не решился. Пусть все остается так. Ему и самому страшно. Разве Харальд не пугал его этим утром? Пугал. Разве он не говорил, что Эрик проклят? Еще как говорил. С явным удовольствием. Пусть почувствует на себе, каково это.
Затем мальчик оглядел остальных детей, безмятежно греющихся на солнце. Несмотря на спокойные лица, он осознал, что они тоже боялись. Их агрессия, сменяемая безразличием, была проявлением страха. Они сторонились Эрика и надеялись, что проклятие обойдется самым младшим и оставит их в покое.
Негласным решением они принесли его в жертву.
Разрушительная мысль породила огонь ненависти ко всем, кто его окружал.
– Вы ничем не лучше, – тихо сказал Эрик и спрыгнул с крыши на кучу соломы.
Обида обжигала, требовала от него слез и уныния, но ничего не получила, кроме твердой решимости пойти на чердак и доказать им всем, что он никакая не жертва.
Да, он самый младший. Да, его хотели похитить.
– Но это не значит, что я ничего не смогу сделать, – озвучил он собственные мысли и почувствовал, как грудь распирает неожиданно взявшаяся гордость за самого себя.
Лучше так, чем жить в страхе.
Но ночью на чердаке он пожалел о своем решении.
6
Грим сидел на полу маленькой камеры и держался за голову. Сон или гипнотический транс вызвали жуткую головную боль с приступами тошноты и судорогами в ногах.
– Август Морган, – без конца повторял он незнакомое ему имя, которое точно слышал в прошлом.
Человек в отражении так себя назвал. Человек в отражении выглядел в точности, как Грим. Или его таким нарисовала фантазия?
Его сокамерник пропал. Вместе со своим саквояжем. Испарился, словно и не существовал вовсе.
– Август Морган, – сказал Грим, затем поднял голову и протянул руку для приветствия. – Здравствуйте, я Август Морган… психотерапевт, – последнее слово вырвалось случайно. Но память связывала их воедино. Видимо, часто в прошлом это имя и специальность звучали вместе.
