Гидеон был в ярости, не найдя Себастьяна-чёртова-Моргана. Его крик слышали если не вся клиника, то отделение уж точно. Что о себе возомнил этот долбанный недотерапевт? Какое он имел право не отчитаться в осмотре? На отдать документы? Не позвать его на окончание освидетельствования? Как посмел провалиться чуть ли не сквозь землю и не отвечать на звонки? Но, что хуже – какого чёрта доверил его пациентку двум чёртовым тварям, которым теперь светит увольнение с волчьим билетом? А что теперь ждёт его за учинённую драку?
По началу Гидеон корил себя, когда трусливо сбежал с осмотра, прикрываясь накатившей головной болью. Хотя последняя вовсе не выдумка – Гидеон провёл в уборной с полчаса. Истоки своего поведения найти не мог, сколько бы не копался. Чёртовы рыжие кудри и шрамы, раскалывающие хрупкую грудину, назойливой картинкой стояли перед глазами. Ледяная вода не помогла смыть увиденное. Так же, как и не поспешила успокоить рвано стучащее сердце.
Он мало её видел, общался – и того меньше, но склизкое ощущение того, что знает её всю свою жизнь – упрямо скреблось в солнечном сплетении. Творилась какая-то чертовщина. Сердце никогда так не стучало даже при виде умопомрачительных красоток, да что там! Даже вид собственной девушки не вызывал ничего, кроме симпатии.
Любовь с первого взгляда? И Гидеон расхохотался, словно сумасшедший, поймав себя на крамольной мысли. Как воспалённый рассудок вообще додумался до такого? Скорее эффект Флоренс Найтингейл10. Убрать из уравнения пациентку – идиотство рассыплется.
А потом – он собрался с мыслями, списал всё на усталость, недосып, странный сон. Практически пришёл в себя, пока не приоткрыл дверь уборной и не услышал разговор медбратьев. А вернее – имя, вызвавшее приступ первородного гнева. Оба глумились над рукоприкладством в сторону Эсфирь. В первый раз в жизни Гидеон не сдержался. Гнев обжёг вены. Завладел рассудком. Стал им. Гидеон и драться-то не умел, как ему казалось до этого момента. Перепуганные кровавые лица двух медбратьев и угрозу жалобы доктору Штайнеру он запомнит ещё надолго. Да только его это не волновало.
Не волнует и сейчас. Куда важнее – маленький комочек с копной рыжих волос, забившийся в угол палаты. Гидеон Тейт, возомнивший себя выходцем из боевика и раскидавший двух амбалов по разным концам коридора, не мог найти в себе сил, чтобы переступить порог палаты. Шутка какая-то.
Эсфирь дрожит, судорожно глотая воздух ртом. Пальцы окровавлены. Чёрт, он врежет им ещё раз. И это вовсе не связано ни с какой симпатией! Что за выходки такие – бить пациентов? Будь она той, кем её разрисовывают – ни за что бы не дрожала в углу осенним кленовым листом. Он знает это наверняка.
Дверь громко захлопывается. Случайно. Заставив вздрогнуть Гидеона и резко поднять голову Эсфирь. Огромные разноцветные глаза отражают такой спектр эмоций, что его сердце крошится в груди: боль, гнев, злость, предсмертная агония. Она боится его даже больше медбратьев. Впору сделать шаг назад, открыть дверь и выйти, поручив её сиделкам, но он стоит, жадно вдыхая страх, униженность, мрак, исходящий от неё волнами.
«Поверь, никакая протекция не спасёт тебя от моего гнева. Когда Карателем выступает Целитель – никто и знать не знает о наказаниях»
Гидеон сильно щурится от собственного голоса внутри черепной коробки. Он потерял рассудок вместе с ней?
