Бифуркатор - страница 3

Утром по номеру Стёпки отвечал стандартный женский голос, объясняющий, что телефон абонента отключен. И прежде чем Стёпка навестил меня в тот день, мой мир сдвинулся ещё на несколько метров.

Позалипав немного в компьютер, я звоню Стёпке ещё раз, снова послан незнакомым женским голосом, и спускаюсь в гостиную, по которой разливается запах жарящейся баранины.

Куда делся опарыш? В кухне с мамой его нет, на втором этаже – точно, значит… Брата я нашёл во дворе. Мелкий всё ещё расхаживал в трусах и майке. Он сидел на второй ступеньке крыльца, обхватив руками колени, и смотрел исподлобья на ворота. За живой изгородью слышаться весёлые крики других ребят, Ринат и другие мужики играют в преферанс на заднем дворе дома напротив, их смех доносится даже до меня. Да и во дворе трава под солнцем сочная, изумрудная, от белья, что колышется на верёвках, веет малиновым Ленором. И только взгляд Андрюшки мрачнее любой тучи.

– Опарыш, – зову я, поглядывая на копну непричёсанных волос. – Какие экономические проблемы решаешь?

– Думаю, может, убить кого, – спокойно произносит Андрюшка.

Честно говоря, эти слова в сочетании с утренним поведением меня немного пугают. И я выхожу из себя.

– Слушай, хватит себя так вести, а то…

Я не знаю, что придумать, а опарыш резко оборачивается и кидает в меня острый взгляд.

– А то что? – злобно шепчет он.

– Не знаю. Маме пожалуюсь.

– Вот тогда я тебя и убью, – произносит Андрюшка, но уже не злобно, а как бы неуверенно, будто размышляя, убивать или нет.

– Это обязательно, – киваю я. – Обязательно убьёшь, только хотя бы прикид сначала найди подходящий. Убивать человека в трусах как-то… низко для маньяка, не находишь.

Некоторое время опарыш смотрит на меня серьёзно. А потом начинает тихо смеяться, а в глазах странная печаль стоит. Брата с утра будто подменили, и пусть вручат мне Нобелевку, если б я знал, что с ним произошло. Хотя, как я уже говорил, люди боятся проблем, поэтому я и не хотел узнавать все подробности. Дурак.

Опарыш снова уставился на оградку, а я присел на перила крыльца. Садиться рядом с Андрюшкой почему-то страшновато.

– Всё равно оденься, – говорю. – Соседи ходят, смотрят, а ты им что показываешь?

– А я что угодно могу сделать, и мне ничего не будет! – восклицает Андрюшка и снова смотрит на меня, теперь его глаза влажные, будто он плакать собирается.

– Тебе будет нагоняй от мамы, – усмехаюсь я.

– А плевать!!!

И вдруг опарыш вскакивает и несётся к оградке. Я слишком медленно реагирую, и успеваю лишь ошарашено спуститься на доски пола, когда Андрюшка вскакивает на оградку, – а она у нас низка с плоской окантовкой – и снимает трусы.

У меня челюсть отвисает. Я бегу к опарышу, а тот уже трясёт задницей и кричит на всю улицу:

– Ээээ-гей! Смотрите на мою жопу!

Когда я рывком стаскиваю Андрюшку с оградки, я красный от стыда, как рак. Вдруг и правда кто из соседей видел это представление!

Опарыш путается в нижнем белье и падает в заросли вьюна, стебли которого обдирают его ноги. Я снова рывком ставлю Андрюшку на землю, и на автомате надеваю ему трусы. При этом с моих губ срываются какие-то ругательства, которые оканчиваются словами:

– …я убью тебя!

– О! Точно! – внезапно восклицает опарыш, глядя на меня. Его лицо вспыхивает новыми эмоциями, и он несётся к сараю. – За мной!!!

– Стой, придурок! – кричу я, стараясь догнать Андрюшку.