БЛЕСК СТАЛИ
ДАРЬЯ САВЁЛОВА
Ночь. Притаилась степь уральская. Ни травинка, ни листик не колыхнется. Духмяный воздух, дюжа грудь распирает. Близок, поди, Емельян. Сталь обжигает вены, аж выть хочется. Не видать ему крепости нашей родимой. Не для него, жены наши хлеб пекли и сарафаны утюжили. Синий кафтан, черный сыромятный ремень, шаровары, да баранья шапка, это мой друг Игнат Баринов с обхода идет, да заунывную протягивает. Любит этот черноокий девичьи слезные песни распевать. А голос у него, будто Уя с Уралом встретились, да волновой бой затеяли. Сердце сжалось от настигшей тоски.
– Слышь, Игнат, довольно душу бередить!
– Зашумела дубравушка зеленая, застонала дороженька широкая, повезли моего милого…
– Игнат! – метнул я нагайкой по низкой траве.
– Эх, Глеб Михайлович, нет в вас молодецкой удали, нет в вас березового сока с кислинкой…
– Нету? Поди, посиди со мной рядышком, поглядим на туманец молочный. Когда еще выдастся пора такая.
Вздохнул бурлак, сдвинул шапку на чернявые брови, да заскрипела роса под сапогами.
***
Тихо. Майские звезды, ярче обычного полыхают. Словно под иглой моей матушки, россыпь появляется. В груди защемило. До чего же она искусной рукодельницей была. Что ни день, то маки на подушке распускаются краше прежних полевых цветов.
– О чем молчишь батька? А?
– Тссс… слышишь? – Игнат навострил уши и сжался, цепляясь за рукоять изогнутой шашки. – Добрались-таки, окаянные…
Разлетелся вой по степи уснувшей. Воспряли казаки и собрались
гурьбой в глубине лагеря.
– Емельян Иванович пожаловал. Здорово ночевали, но пора и честь знать!
Атаман Григорий Петрович, улегал на правую ногу, но ловко оседлал коня и оглядел Лаву. Разомкнулся строй в одну шеренгу, а маяк (резерв), до нужного часа приберег. Изумился Игнат багрянцевым огням в степной глуши. Ранний он совсем, не видывал сражений, подумал про себя Глеб.
– Эй, Игнат? Когда лава в бою – ковыль перед ней ложился на двенадцать аршин впереди. Так что не пужайся!
Выплюнул я соломинку сладко-горькую, да потер усы, пеплом посыпанные.
– Легко вам батька речь молвить, а только от мамкиной юбки отпрянул.
Хлопнул тяжелой ладошкой сынка своего, да улыбнулся:
– Гляди на меня, да шашку повыше держи.
Ловко Григорий Петрович сотней командовал. Все приемы, да маневры в голове держал. Вот, поднял он шашку вертикально и легонечко покрутил – готовимся к бою. Зашуршала листва, засудачили птицы, войско разнолюдное показалось вдали. Мягкое движение и мгновенное прикладывание к ноге – двигаемся на противника. Разлилось рассветное зарево, да ринулись в атаку казаки.
***
Свист, хлест, взмах, не сносить захватчикам головы. Пугачевское войско отступило в вечерний час. Скрыла седая степь их в своих объятиях. Надолго ли? Рвет и мечет, подкошенный картечью Емельян Иванович. Не преступна крепость, как пучина речная. Не лыком шиты казаки уральские.
