Главной бедой, исходившей от всех трех среднеазиатских ханств, являлось процветавшее там рабство. При этом наиболее ценными рабами традиционно считались именно русские, которых массово похищали в приграничных степных районах. Порой число рабов в Бухаре, Коканде и Хиве насчитывало десятки тысяч. Разумеется, такое положение дел не могло быть терпимым во второй половине XIX века. С похищением людей надо было кончать и чем скорее, тем лучше.
И все же самым главным побудителем необходимости продвижения в глубь степей и пустынь было все же стратегическое соперничество с Англией в Азии, от которого зависело будущее двух великих держав. Поработив Индию, захватив и подчинив близлежащие княжества, включая Афганистан, Англия готовилась переварить в своем бездонном желудке и среднеазиатские ханства. А это значило, что тогда на юго-восточных границах России возникла бы целая коалиция враждебных нам проанглийских государств. Таким образом, помимо вечно враждебной Европы, Россия получила бы и враждебную, вооруженную англичанами Азию. Допустить этого было просто нельзя. Именно поэтому первой разведывательно-политической экспедицией должна была стать экспедиция именно в Бухару и Хиву.
* * *
Что касается предложенного Ковалевским начальником бухарской миссии Николая Игнатьева, то, будучи сыном генерала, тот делал блестящую карьеру. Надо отдать должное, человеком Игнатьев был незаурядным. После окончания с отличием Пажеского корпуса вышел корнетом в лейб-гвардейские гусары. Затем была учеба в военной академии, которую Игнатьев окончил с серебряной медалью. После этого служил обер-квартирмейстером армейского корпуса в Эстляндии. В 1956 году молодого капитана неожиданно взяли на Парижский конгресс, где Игнатьев с головой окунулся в большую политику и политические интриги. При этом на конгрессе ему поручили первое самостоятельное дело – участие в международной комиссии по разграничению земель в Бессарабии. Там Игнатьев сумел перебороть австрийского и английского коллег, отстояв наши интересы, чем вызвал признание руководителя делегации графа Алексея Орлова. Наградой за успешный дипломатический дебют стал орден Станислава 2-й степени.
После этого молодой военный дипломат был брошен в самое пекло Большой Игры – военным агентом в Лондон. Англичане, кстати, сразу восприняли нового игрока самым серьезным образом. За Игнатьевым была установлена слежка, а все его связи и предпочтения немедленно фиксировались. Несмотря на это, Игнатьев и здесь проявил себя с лучшей стороны – филеров обманывал, а информацию добывал. К тому же в своих донесениях, предугадав неизбежность восстания сипаев в Индии, он указывал на необходимость поддержать Персию против Англии в затруднительную для последней минуту. Нашего посла графа Киселева Игнатьев убеждал с молодым азартом:
– Я верю в русско-персидский альянс. Сегодня нам с персами нечего делить, к тому же у нас общий враг – Англия, против которого мы можем прекрасно дружить.
– Да вы, батенька, настоящий персофил! – отшутился Киселев, впрочем, в тот же вечер известивший министра, что в лице Игнатьева Россия могла бы заполучить толкового посла в Тегеране.
Увы, столь перспективное назначение не состоялось. Игнатьев впоследствии утверждал, что отказался от поездки в Персию сам, побоявшись «принять на себя новую должность без достаточной подготовки и не удовлетворить ожиданиям». Так ли все было на самом деле, мы не знаем.
