Любовные утехи сменялись разговорами. Ливия узнала, что ее «незнакомец» женат – на некоей Куспии, дочери публикана; сестра его замужем за Луцием Домицием Агенобарбом, младшим братом великого понтифика. Для того чтобы собрать денег на приданое для сестры, пришлось пойти на такие огромные расходы, что единственным выходом стала женитьба на этой Куспии, дочери сказочно богатого человека. У них еще не было детей – потому, должно быть, что он не находил в жене ничего привлекательного; та уже жаловалась отцу, что он избегает ее.
Ливия Друза рассказала ему о себе, и Марк Порций Катон Салониан примолк.
– Ты сердишься? – спросила она, приподнимаясь и тревожно глядя на него.
Он улыбнулся и покачал головой:
– Как я могу сердиться, когда боги ответили на мои молитвы? Ведь они послали тебя сюда, на землю моих предков, специально для меня. Я понял это, как только увидел тебя у ручья. Если ты связана с таким множеством могущественных семей, то это просто еще один знак их милости.
– Ты действительно не знал, кто я такая?
– Нет! – ответил он, несколько опечаленный. – Никогда в жизни тебя не видел.
– Ни разу? Неужели ты никогда не замечал меня на балконе дома моего брата, что стоит выше дома Гнея Домиция?
– Никогда!
– А я столько раз видела тебя за много лет!
– Я счастлив, что увиденное пришлось тебе по сердцу.
Она прижалась к его плечу:
– Я влюбилась в тебя, когда мне было шестнадцать лет.
– О своенравные боги! – воскликнул он. – Если бы я хоть раз поднял глаза и увидел тебя, то сделал бы все, чтобы ты стала моей женой. У нас народилась бы куча детей, и мы не оказались бы в таком ужасном положении.
Они инстинктивно стиснули друг друга в объятиях, чувствуя одновременно наслаждение и горечь.
– Будет беда, если они узнают, – прошептала она.
– Да.
– Это несправедливо.
– Несправедливо.
– Они не должны узнать о нас, никогда, слышишь, Марк Порций?
Он нахмурился:
– Нам следует гордиться нашей любовью, а не стыдиться ее.
– Мы и так гордимся, – серьезно ответила Ливия Друза. – Пусть сложившиеся обстоятельства корежат все на свой лад, я все равно счастлива.
Он сел и обхватил руками колени:
– Я тоже.
После этого он снова обнял ее и не выпускал, пока она не оттолкнула его, потому что ей хотелось рассмотреть его чудесное сложение, его длинные руки и ноги, гладкую безволосую кожу; редкие волоски на его теле были так же рыжи, как его голова. Тело было мускулистым, лицо худощавым. Настоящий Одиссей! Во всяком случае, ее Одиссей был именно таким.
Они расстались под вечер, договорившись, что встретятся на том же месте и в то же время на другой день. Прощание настолько растянулось, что, вернувшись, Ливия не застала строителей – те разошлись, сделав намеченное на день. Ее слуга Мопс уже подумывал, не отрядить ли людей на поиски госпожи. Но Ливию Друзу обуревало такое счастье, она ощущала такой подъем, что подобные мелочи ускользнули от ее внимания. Стоя перед Мопсом в предзакатном свете и растерянно моргая, она даже не потрудилась придумать никакого объяснения.
Выглядела она ужасно: волосы, в которых запутались комки земли и травинки, распустились, одежда была испачкана, рваные сандалии она несла за ремешки, руки и лицо – в грязи, ноги – в земле.
– Domina, domina, что случилось? – причитал слуга. – Ты оступилась?
К Ливии Друзе вернулась способность соображать.
– Да, Мопс, я упала, – беззаботно ответила она. – На страшную глубину, и все-таки осталась жива.
