– Да. Понимаю. Когда-то это было моей жизнью. Отец всегда ставил передо мной невыполнимые задачи. Я часто не справлялся. И отец с нескрываемым удовольствием доказывал мне, что я ни на что не способен. Но… Вы знаете, я научился с этим жить. И даже научился получать от этого свои выгоды. – Андрей оживился.
У него мгновенно родилась речь в защиту своей привычной жизненной стратегии.
– Понимаете, иногда мне все-таки удавалось успеть! И в фантастически короткие сроки мне удавалось сделать то, что требовалось.
– И что?
– Тогда я получал подтверждение своей уникальности. Я мог сказать себе: «Вот это да, ну ты даешь! Ты все-таки сделал это. Ты сработал со сверхчеловеческой скоростью. Ты крутой. Это дорогого стоит!» – На секунду Андрей замер. Он заглянул мне в глаза. – Стоп, – сказал он, – вы хотите сказать, что у других людей не так?
– Да, Андрей, это бывает и по-другому, – ответила я как можно спокойнее.
– Я догадывался. Подозревал, что люди могут чувствовать себя как-то по-другому. Но как? Вот до чего я не могу додуматься.
Андрей произнес последние слова абсолютно серьезно. Без какой-либо насмешки или иронии в интонации. Впрочем говорил как и всегда, искренне. На самом деле он не мог представить какое-то иное отношение к самому себе.
– Андрей, представьте ребенка, которому не нужно бороться за право на свою жизнь. Не нужно вымаливать и завоевывать любовь, тепло, понимание взрослых. – Я взяла небольшую паузу, давая пациенту время освоиться с этой мыслью. – Ребенок чувствует себя любимым и ценным. Это дано ему просто так. Как право дышать. – Андрей слушал меня с жадностью, впитывая слова каждой клеткой. Он даже приоткрыл рот. У меня было ощущение того, что он очень давно хотел услышать такие слова. Он шел к ним, искал их. Сейчас происходил этот сокровенный момент.
– Такому ребенку хочется достигать результатов, – продолжила я. – Ему интересен сам процесс творчества и познания. И добившись успехов, он испытывает радость победы.
Но это не имеет ничего общего с тем, чтобы доказывать через свои достижения право на чувство собственного достоинства, даже право на жизнь.
– Я бы хотел узнать об этом больше, – тихо отозвался Андрей.
Мы договорились, что обязательно вернемся к этой теме и у
него будет возможность исправить свои детские решения, которые он сделал в крайне неблагополучных условиях. Мы сможем исправить ошибки. Это важнейшая часть терапевтического процесса. Но сейчас, сегодня, Андрею было крайне важно стабилизировать острую ситуацию с заказчиками – вечером необходимо предъявить им собранное и отлаженное устройство, которое пока не работало.
– Мне надо доработать еще два момента. Без этого устройство просто нельзя будет использовать. Я много об этом думал, и у меня есть идеи. Но время упущено!
– Расскажите мне о своих фантазиях по поводу намечающейся развязки. Как вы видите ближайшее будущее?
– Ну… Я позвоню им. Скажу, что… – Андрей поморщился. И приложил руку к лицу, как при приступе зубной боли. – Мне ужасно не хочется. Вы не представляете, как же мне не хочется им звонить, говорить, что я не справился, и переживать это все…
– Что переживать?
Андрей замотал головой как ребенок, уворачивающийся от ложки невкусной манной каши. Я в который раз поймала себя на мысли о том, что несмотря ни на что этот человек сумел сохранить в себе непосредственность и искренность реакций.
