– Ага. Курилка рядом с гардеробной. Иногда натягивает запах.
Я не рассказывал Оле про Меца и наши с ним беседы. То, что происходило в курилке, оставалось в курилке. Кроме запаха табака.
– Ну, ты как себя чувствуешь, лучше? – Оля пыталась поймать мой взгляд.
– Лодыжкин из любой проблемы слепит снеговика, а потом растопчет – так его метод и работает. Теперь мне вообще кажется, что у меня нет проблем.
– Хорошо! – она толкнула меня бедром. – Ты нам здоровый нужен. Хочешь домой на выходные?
– Упаси бог. У меня уже всё распланировано: я спать буду.
Оля приносила с собой запах дома и новости, которые звучали отголосками другой жизни, как сериал, который транслируют в чужой стране на чужом языке. Я почти не вникал в смысл её слов и лишь слушал живой, чуть хрипловатый голос.
Сегодня её волновала пропажа девятилетнего мальчика в коттеджном посёлке «Дубрава». Мальчика звали Миша Строев. Он пошёл к другу на соседнюю улицу, но так и не дошёл. Родители обнаружили это лишь вечером.
– Я не понимаю: там камеры везде должны быть, – переживала Оля. – Всех уже опросили – и ничего. В четыре часа дня кто-то должен был видеть. Телефон у него молчит. Я не понимаю…
Пацанёнок был старше Васьки, но немного похож на него, тоже жил в своём доме и тоже считался в безопасности. Это сводило Олю с ума.
– Такой мороз был ночью! Если он зашёл куда-нибудь в поле… Я Ваське говорю: не ходи за ворота без спроса! А он щеколду открывает.
– Слушай, в гараже есть навесной замок. Может, мне вернуться тогда?
– Нет, нужно весь курс пройти, – Оля раскаялась, что рассказала мне про мальчика. Она перевела тему. – Я в теннис снова пошла.
– Я знаю. Я же лайкаю тебя в «Инстаграме».
– Так сложно форму набирать: дыхания вообще нет. А после второго раза болело всё: ни чихнуть, ни почесаться, – она рассмеялась и хлопнула себя по бёдрам.
Мы подошли к часовне, похожей на небольшой киоск с башенкой, отделанный снаружи светлыми панелями. Из часовни вышла женщина, укутанная в чёрный платок. Я протянул ей руку – ступеньки были скользкими. Из часовни лился жёлтый свет и пряный запах, отдалённо напоминающий цукаты. Виднелись края икон. Воздух над свечами дрожал.
Мы двинулись дальше. Терапевт Лодыжкин говорил, что некоторые люди создают в своём воображением апокалиптический сценарий жизни, чтобы держать свою психику в повышенном тонусе на случай реального апокалипсиса. Но если он не приходит, они теряют годы жизни в страхе, подозрениях и тревогах.
Большая часть их фобий легко разрушается. Но тревожные люди (Лодыжкин называл нас «вестники апокалипсиса») обычно слишком дорожат своим страхом, чтобы проверять его оправданность.
– Это ведь как многослойная защита: заглушать одну боль другой, – рассуждал он. – Больше всего такие люди боятся не чувствовать страха, потому что тогда они потеряют связь с реальностью, какой её себе представляют.
В философии Лодыжкина была приятная прямота. Можно ведь всё прояснить и не мучиться. Или уж мучиться, но с полным правом.
Мы дошли до фонтана и остановились. Олина машина приткнулась к забору со стороны улицы Салтыкова. Оля завела её, и брелок исполнил мелодию, словно бронзовый мальчик спустился по ступенькам ксилофона.
– Оль, я рад, что ты снова занимаешься теннисом. Когда вижу тебя в этой юбке, то просто с ума схожу. Ты мне одно скажи: твой великолепный Савва в теннис играет? Это не ради него всё?
